— Но я этого не хотел!
Ил смотрит на меня совершенно растерянный, напоминая перепуганного воробья. Он и сам не ожидал такого эффекта от своих слов, сказанных просто для того, чтобы произвести впечатление на публику.
— Зато я хотел, — хлопнул я его по плечу. — Ты все сделал верно, и мы расскажем маме, какой ты молодец.
— Правда? — порозовел он.
Да, похвала матери для него важнее всего. Обидно даже. Впрочем, похвалить и впрямь есть за что. Мы могли бы совершить чудовищную ошибку, выбросив из непрерывной вертикали служения знать, которая быстро поняла бы это, встав над законом.
— Правда, — потрепал я его по затылку. — Поехали! Баллиста или катапульта? Выбирай.
— А можно и то и другое? — Ил даже зажмурился, предвкушая неслыханное развлечение.
— Можно, — махнул я рукой. — Только ты сам будешь тянуть ворот вместе с расчетом, и сам наводить. И господина баллистофороса слушаться как меня. Иначе развлечению конец. Согласен?
— Согласен! Согласен! — потянул меня за руку Ил. Он едва не подпрыгивал от нетерпения. — Понял я, что ты затеял, отец. Исповедь тридцать восьмая. Не поступай высокомерно. Я буду слушаться, только поехали скорее.
Домой мы вернулись поздно, и мой вечер закончился так, как не заканчивался очень давно. Вместо очередной безликой рабыни в спальню вошла Креуса, которая влезла под одеяло и начала покрывать мое лицо горячими поцелуями.
— Прости! Прости! Прости меня! — сумбурно шептала она. — Я ведь едва не рехнулась за эти годы. Думала, что ты сына своего ненавидишь. Я извелась вся, а он рассказал мне все. Он счастливый такой! И гордый! Прости меня!
— За что я должен простить тебя? — спросил я ее. — В чем ты виновата?
— Да так, — прикусила она губу. — Надумала себе всякого. То, чего нет. Обними меня покрепче, Эней. Я по мужниной ласке соскучилась. Стыдно сказать, как чужие люди живем.
Минут через тридцать мы лежали, обнявшись, как в старые добрые времена. Креуса, прижавшись горячим телом, мурлыкала, словно сытая кошка, и гладила меня по груди. Давненько у нас с ней такого не было. Еще до рождения Береники такие страсти в нашей постели бушевали. Надо же, как давно это было!
— А ты слышал, египтянка Нефрет в Пер-Рамзес собралась! — сказала вдруг Креуса. — Родителей проведать решила. Так, как будто на соседнюю улицу поехала в карты поиграть. Что, теперь можно плыть за тридевять земель просто в гости? У меня это в голове не укладывается.
— А что не так? — лениво спросил я. — Деньги у нее есть. Купила каюту в гауле, взяла слуг и поехала. Заодно письма нужным людям завезет.
— Да, я тоже Лаодике написала, — ответила Креуса. — Через Нефрет подарки ей передам. И матушке с Андромахой тоже. Вот ведь как странно все стало. Хотя, если подумать, туда четыре дня всего плыть. У нас до Пафоса и то дольше добираться, если на повозке поехать.
Рассказать ей, что люди в Египет летали, чтобы в море искупаться? Подумает, что я спятил. У нас только купцы и военные путешествуют. Ну, еще паломники иногда, и это совсем недавно началось. Прямо в тот момент, когда мы торговый центр открыли. Обычные люди от места своего рождения на десять километров максимум отходят. Даже царевен выдают замуж, и они до конца своих дней сидят в стенах дворца, лишь изредка выезжая в загородное имение. Путешествия — это неслыханная вещь даже для очень богатых людей. Но мне деваться некуда. Позарез нужен надежный способ доставки писем во дворец Рамзеса. Однажды даже Рапану досмотрели, и он едва успел уничтожить то, что не должно было попасть в канцелярию чати. В Египте, как оказалось, совсем не дураки сидят. Кто бы мог подумать.
Вот так жена строителя Анхера станет первопроходцем в сфере частных поездок в Египет. За две тысячи лет письменной истории такого там еще не случалось. И да, нам немалого труда стоило вложить в ее голову эту дикую мысль. Ну, как нам… Тарису пришлось. Он ведь не только руководит моей канцелярией, он еще и начальник Дома Охранения. Пришлось параллельную спецслужбу организовать, да еще и так, чтобы все думали, что она только воров ловит. С такой-то родней… И вот еще что! Креуса извинилась и сказала, что надумала себе всякого. Вот интересно, а за что именно она просила прощения, и что такое это всякое? Третью почку отдал бы, чтобы это узнать.
Глава 4
Год 12 от основания храма. Месяц четвертый, Пенорожденной Владычице посвященный, повелительнице змей, победы приносящей. Апрель 1163 года до новой эры. Пер-Рамзес. Египет.
Небольшая плоскодонная гаула прошла мешанину каналов и ткнулась носом в причал. Нефрет, которая уже лет десять не была дома, растерянно оглядывалась по сторонам. Как будто и не уезжала отсюда, а ведь совсем недалеко от этого самого места ее украли и увезли, связанную, как овцу. Она до сих пор помнит жуткий оловянный взгляд ахейца, который приказал ей не плакать и лежать молча, укрытой мешками с зерном.
— Менхеб, Ити! — позвала она, и дети схватили ее за руки, пожирая глазами незнакомую картину.
Здесь все не так, как в родном Энгоми. Полуголые люди в юбках-схенти, которые на Кипре никто не носит, все время что-то кричат. Гомон толпы, наполняющий порт, сливается в глухой непрекращающийся рокот. Десятки кораблей, груженных зерном и камнем стоят у пристани, а по сходням несут мешки, укладывая их на тележки, влекомые флегматичными осликами. Здесь все осталось, как прежде, и это поразило Нефрет, которая вдруг почувствовала себя чужой. В Стране Возлюбленной ничего не меняется столетиями, а отличие от Энгоми, где все время что-то происходит. То лавку новую откроют, то привезут неведомую рыбу, то построят храм. Нефрет уже привыкла удивляться, а здесь как будто само время застыло в бесконечной череде разливов Нила. Здесь носят те же платья, что и двести лет назад, воюют так же, как воевал фараон Яхмос, строят те же самые здания и едят ту же самую еду.
Понимание всего этого навалилось на Нефрет тяжким грузом. Еще не сойдя с борта корабля, она поняла, кто никогда не сможет жить тут снова. Прохожие беззастенчиво, с наивным любопытством разглядывают ее платье и прическу. Она «живая