Ёнчжу отметил про себя отсутствие предварительного смущения, рассказ устремился сразу вглубь. Значит, страх немалый. Не типичная тревожность. И не похоже на спонтанную фантазию. Едва заметно склонив голову, сделал пометку в рабочем блокноте. Женщина говорила достаточно спокойно. Без истерических ноток. Присутствовали ясность, отчётливость, внутренняя логика. Классические признаки фиксации.
— Когда вы начали его видеть? — спросил он, поднимая взгляд.
О Чжонсу задумалась:
— Два месяца назад. Знаете, доктор Ли, вчера я думала, что сойду с ума. А сегодня встала с кристально чистым разумом и поняла, что таролог был прав.
— Таролог? — впервые за все время удивился Ёнчжу.
— Да. — Она чуть нахмурилась. — С сайта «Дом Солнца, озаряющего душу». Как же его звали… А, Ким Джувон. Он сказал, что я должна обратиться к специалисту. К кому-то вроде вас. И рассказать вам всё.
Ёнчжу ничего не сказало названное имя, только удивила, пожалуй, сама ситуация. Экстрасенсы к нему клиентов еще не направляли! Честный таролог? С ума сойти. Хотя при его специфике работы такими пожеланиями лучше не разбрасываться. Он положил ручку на стол, посмотрел на женщину:
— Призрак говорил с вами, госпожа О?
— Нет. Он молчит. Но я чувствую… внутри, что он злой. Он ждёт, пока я сломаюсь. И я начинаю думать, что он прав — я слабая.
Ёнчжу напрягся. А вот это совсем нехорошо. Сейчас нужно балансировать между двумя плоскостями, уважением к происходящему с пациентом и вниманием к деталям.
— Скажите, вы видите его только ночью?
— Нет. Иногда днём — в отражении стекла, в метро, в окнах. Как будто он стоит за мной. Всегда за спиной. Нет, не всегда. Но все же часто за спиной. Я поворачиваюсь — и там никого. Но я знаю, что он там.
Ёнчжу кивнул. Что ж… получаются псевдогаллюцинации, фиксированная идея, связанная с внешним источником зла. Сопровождается выраженным дистрессом. Возможны элементы вторичной травматизации.
— А кто-то ещё его видел? Родные? Друзья?
— Нет. Никто. Я… я не говорила им. Но наблюдала за реакцией. Порой пыталась сказать в шутку, но получала удивленные взгляды. И тут же переводила тему.
Вот оно что. Ёнчжу не успел ничего сказать, как она вдруг резко выдохнула:
— Только прошу… не давайте мне таблетку, чтобы я «успокоилась»! Это не выдумка!
— Я не спешу с таблетками, госпожа О. А вы не обязаны меня в чём-то убеждать.
О Чжонсу опустила голову. Молчание длилось почти полминуты, прежде чем она снова заговорила, теперь медленно, как будто с удивлением:
— Неужели вы мне верите?
— Разве у меня есть причины не верить? — ободряюще улыбнулся Ёнчжу. — Я здесь для того, чтобы помочь вам, а не пытаться уличить во лжи. Госпожа О, скажите, а не происходило ли с вами что-то страшное или стрессовое до этих двух месяцев назад? До первого появления призрака?
Она нахмурилась, закусила губу, качнула головой — аккуратное каре чуть рассыпалось по плечам.
— Нет. Хотя… Нет, точно нет.
Ёнчжу не упустил это «хотя», но решил пока не давить. Вместо этого мягко сказал:
— Госпожа О… Есть вещи, которые выглядят иррациональными, но укоренены в очень реальной боли. Я не отрицаю ваш опыт. И не собираюсь бороться с вашим страхом. Но хочу понять, из чего он состоит.
О Чжонсу посмотрела на него. В глазах была усталость и… облегчение.
— Вы… не думаете, что я сумасшедшая? Правда не думаете?
Он чуть пожал плечами:
— Безумие — это категория суда, не медицины. А в медицине вы — человек, у которого есть какой-то тяжелый опыт. И мы будем с ним работать. Медленно. Без давления. Но с уважением к тому, что вы чувствуете.
Повисла тишина. Та самая. Бархатная. Успокаивающая.
О Чжонсу внимательно посмотрела на него. На мгновение в карих глазах мелькнуло нечто странное, словно что-то отразилось в зрачках. Но тут же исчезло.
Спустя положенное время она покинула кабинет Ёнчжу, согласившись на наблюдение, терапию и мягкое медикаментозное лечение.
Он посмотрел в окно. Небо свинцово-серое. Скоро хлынет дождь. Откуда было знать, что с ним хлынут и проблемы?
* * *
Звонок раздался ранним утром, в тот час, когда тишина еще держит город за руку, и только редкие машины прокатываются по мокрым улицам. Ли Ёнчжу уже был на ногах — пил чёрный кофе у окна, глядя на серое небо. Он любил эту тишину. Обычно.
— Господин Ли Ёнчжу? — Голос из мобильника прозвучал официально сухо. — Вас беспокоят из отдела полиции Каннам. Мы просим вас прибыть для дачи свидетельских показаний по делу вашей пациентки О Чжонсу.
Такого звонка он не ожидал. Поэтому осторожно уточнил:
— Простите… что произошло?
— Она умерла. Сегодня ночью. Нам необходимо ваше сотрудничество. В течение какого времени вы сможете приехать?
— Скоро буду, — ответил Ёнчжу, понимая, что лучше не затягивать.
Вот уж выходной выдался, ничего не скажешь.
Дождь действительно хлынул. Машина неслась по улицам, стекла заливались струями воды, и Ёнчжу впервые за долгое время чувствовал то… что практически вытеснил из жизни. Не тревогу. Нет. Это было что-то ближе к вине. Или предчувствию.
«Она согласилась на терапию, — подумал он, глядя на красный глаз светофора на перекрестке. — Мы должны были только начать».
Но судьба распорядилась иначе.
Участок встретил его тяжелым запахом мокрого пластика, кофе из автомата и чужими разговорами. В приёмной было шумно, но как только он показал удостоверение и назвал имя покойной, его проводили по узкому коридору с неровным светом.
В допросной комнате сидел молодой следователь в куртке и джинсах. Где-то лет за тридцать. Приятное лицо с внимательным взглядом, короткой стрижкой и маленьким шрамом над верхней губой. Читал что-то в планшете.
— Доктор Ли? — Он поднялся навстречу. — Благодарю, что пришли. Присаживайтесь. Я — инспектор Нам Чжэу. Мы хотели бы задать вам несколько вопросов относительно вашей пациентки.
Ёнчжу кивнул и сел, положив руки на стол. Пальцы сомкнулись в замок. Он уже знал этот протокол, бывал здесь в прошлом, когда его работа касалась посттравматических случаев, попыток самоубийства и пограничных эпизодов. Но еще ни разу дело не дошло до чьей-то смерти.
— Госпожа О Чжонсу обратилась к вам вчера? — Инспектор приготовился писать точно в таком же блокноте, какой был у самого Ёнчжу.
— Да. Она была на приёме в 18:00. По предварительной записи, сделанной тем же утром.