– Это безумие! – услышала она вопль Лилу. – Ты не представляешь, что хочешь высвободить!
Краем глаза Сирена заметила, как испепеленные чары просачиваются в Зал. Чувство, что она потерпела поражение и вот-вот будет поглощена, сразило ее.
– Я очень хорошо знаю, что происходит, – ответил Клемент. – И я буду…
Его речь была прервана его же воплем. Изо всех сил, что еще оставались у нее, Сирена приподнялась, а затем произошла целая куча всего.
Персеваль Клемент достиг мавзолея.
Изра бросилась к нему, сумев схватить его за руку.
Эла выскочила из-за гроба с ножом.
А из пыльного мрака показался силуэт Улисса, скрытый пронизывающей голубизной. Он в одиночку продолжил ритуал и удерживал всю магию.
– Орион, давай! – крикнул он.
Эла вонзила нож в грудь чародея, не давая ему коснуться гроба. Тут же появился Орион и, подойдя к Улиссу, стал излучать магию в Зал. Голубое сияние вокруг Улисса взорвалось. Оно стало таять, сперва медленно, затем все быстрее, пока Орион восстанавливал печати с помощью магии.
С помощью магии – и всего, чем был Улисс. Ибо он исчез. Растворился в потоке магии.
«Бабка всегда верила, что моей подлинной родиной была сама магия».
Значит, она была права. Сирена молча смотрела на место, где только что стоял ее лучший друг, держащий больше могущества, чем кто бы то ни было из людей. Он пожертвовал жизнью, чтобы они могли спасти всех остальных. Сирене казалось, что ее сердце вот-вот разлетится на тысячу мелких кусочков.
Глава XXXVII
Эла
Клинок слишком легко прошел сквозь одежду и плоть чародея. Хотя прежде ей не приходилось поступать так, Эла, должно быть, хорошо примерилась – потому что попала в сердце, и чародей умер спустя несколько мгновений. Он рухнул наземь перед мавзолеем, когда Изра отпустила его.
В тот же миг Эла ощутила магию, распространившуюся точно взрыв, и оглянулась.
– Нет! – закричала она, перекрывая могучий шум, увидев Улисса – как он растворяется в магии. Пока все они были отвлечены, он не выжидал терпеливо на своем месте и не прекратил ритуала. Он посвятил всего себя этой единственной задаче.
Эла огляделась со слезами на глазах. Орион пытался овладеть этой магией, но она беспорядочно била из поврежденных печатей. Тонкая магическая сеть, связывавшая Ориона с мертвыми в катакомбах, разветвилась несчетными нитями, с каждым мигом их становилось все больше, потому что он пытался создать для этой магии русло. Вокруг слышались вздохи и стоны мертвых, поднимавшихся из могил. В Зале раздался громкий треск, и Эла увидела, как по стене по направлению к гробу идет трещина.
Бросившись вперед, Орион простер к гробу руки, увлеченный этой магией, алчно требующей утолить ее голод.
Нужно что-то сделать, нужно… Нужно окончить ритуал, как он должен быть окончен. Голос хранительницы нашептывал Эле, подсказывая, что она должна делать.
– Изра, ступай за мое место там – сзади! – велела Эла хранительнице, уставившейся на нее ошеломленно, однако исполнившей приказ. – Ты, – Эла указала на стоявшую рядом чародейку, – ступай на место Улисса. Прочие – назад, туда, где были прежде!
Разум Элы отказывался понимать, что теперь происходит. Она ощущала Улисса, он все еще здесь, в каждом ее вдохе. Как только они закончат ритуал, он вновь появится. Он просто обязан. Ибо она – та, кто должен отдать свою жизнь. Не он.
Отчаянно сопротивляясь бурлению магии, все последовали указаниям. Эла, стоя на гробе, ожидала, пока они займут указанные позиции. Отряд Изры все еще сражался внутри и снаружи Зала с людьми Клемента, чей боевой дух со смертью предводителя лишь немного угас.
Но это не ее забота.
Закрыв глаза, Эла отдалась интуиции – руководству хранительницы, представшей вдруг очень ясно.
Она открылась магии, как тогда, прежде, только теперь она была той, кто стоит в центре. Магия лилась разрывающим потоком, охватившим Элу и стремившимся увлечь с собой. Но затем она ощутила присутствие остальных; ей показалось, будто все они держат друг друга за руки. Она чувствовала также и Изру и Лилу, трепетно вступивших в круг, таких чужих и родных одновременно.
Внутренним взором Эла видела руны, понимая их так, как ей не удавалось прежде. Сколь они упорядочены; сколь однозначно течет между ними магия. Она распознала поврежденные печати и указала Ориону путь, чтобы он мог вновь даровать мертвым покой. В глубине Эла ощутила еще бóльшую мощь; использовать ее было бы очень просто. Здесь и сейчас она так же легко могла бы снять печати и использовать эту магию – могущество достаточно великое, чтобы изменить мир…
Эла с усилием вырвалась из этой фантазии. Нет. Она здесь не для того. Вместо этого, приняв более слабую, но все еще бьющуюся магию, она, словно дух, направилась по катакомбам. Часть ее знала, что она все еще стоит в Зале; она даже слышала, как Орион что-то восклицает, но позволила своему духу направиться по коридорам и извилистым проходам.
Источники испепеленных чар – тревожное пятно на карте подземного города. Их отравленные щупальца стремились повсюду, вгрызаясь в камень и проникая в защищенные области, где жили существа, которых Эла никогда не видела. Некоторые были почти как люди, другие не имели ничего общего с тем, что Эла знала. Все они были смертельно напуганы и желали лишь покоя.
Первобытное чувство – потребность защитить их – переполнило Элу. Она осторожно устранила испепеленные чары. Вручила души людей и существ, погибших здесь, Ориону. Шаг за шагом Эла очищала от испепеленных чар катакомбы, затем и весь город. Повсюду она чувствовала, что связана с ядром Парижа, с самой душой города; ощущала, как начинает истончаться, как физическая ее кожа пылает в разрывающем потоке магии.
Эла осмотрелась вокруг. Казалось, опасность предотвращена, и они израсходовали почти всю свою магию.
– Я не мертва, – прошептала Эла, глядя в сторону.
Она впервые увидела хранительницу: духовный образ, стоявший рядом на гробе.
– Задолго до смерти я была хранительницей, – проговорила дама и, кажется, улыбнулась. – И еще дольше после смерти. В точности как ты отныне. Вы хорошо справились.
– Улисс…
– Он знал, что это случится, когда изучил руны. Он мог принести в жертву и кого-то из вас, но, конечно, не сделал этого. Покуда вы храните этот Зал, он всегда будет с вами. Он и теперь здесь и пребудет в покое, пока в нем не появится нужда. Его душа обрела мир.
«То, что