Завещание ДЕКАБРИСТА
Повесть
Продолжение, Начало см. N 6
Николай ШАГУРИН
Рисунки В. Бубенщикова
6. ГЛУБОКИЕ КОРНИ
Стремление полковника Максимова детальнее ознакомиться с судьбой егудинской библиотеки привело его, а вместе с ним и старшего лейтенанта Чернобровина к крутоярскому старожилу Якову Кирилловичу Успенскому, бывшему букинисту.
Небольшая комнатка Якова Кирилловича была обставлена скромно: диван, миниатюрный буфет, тумбочка – вот и вся мебель. Остальную площадь занимали книги. Они сверху донизу заполняли высокие шкафы, лежали на полу связками и пачками.
Комната слабо освещалась откуда-то сбоку, но источника света не было видно.
Оказалось, что комната имеет ответвление вправо, закоулок, также уставленный книгами. Здесь, за столом, в мягком кресле, и сидел старик с огромными кустистыми седыми бровями.
Маленькая настольная лампа-«грибок» освещала снизу его широкие скулы и морщинистый лоб. На столе лежали две раскрытые книги.
– Ух ты! Прямо доктор Фауст! – проговорил вполголоса ошеломленный и восхищенный Чернобровин.
Гости представились. Успенский не выразил никакого удивления, только спросил: «Не насчет ли Сухорослова?» и предложил сесть.
– Угадали, – сказал, усаживаясь, Максимов. – Насчет его. Думаю, что вы сможете сообщить нам кое-какие сведения. Вы, кажется, хорошо знали библиофила Егудина?
Старик сразу оживился, закивал головой:
– Геннадия Васильевича, покойного? Как же, как же…
Оказалось, что Яков Кириллович одно время служил у него приказчиком. Выиграв по займу 200 тысяч рублей, Егудин выстроил винокуренный завод и, быстро богатея, получил возможность удовлетворить свою страсть к собиранию книг. Яша стал у купца чем-то вроде агента по скупке всевозможной литературы. Он разъезжал по сибирским городам самостоятельно, приобретая для патрона и частные библиотеки, и редкие экземпляры книг. За двадцать лет такой деятельности Яков Кириллович сам пристрастился к книгам и стал заправским библиофилом. После смерти Егудина он держал свою книжную лавочку, а в советское время работал в книготорговых организациях как специалист по антикварным изданиям.
Книги заменили ему жену, детей, семью. Личная библиотека Успенского представляла весьма оригинальное по составу собрание литературы. В ней рядом с «Афоризмами великих людей» стояли разрозненные тома Александра Дюма-отца, а сочинения императрицы Екатерины II соседствовали с путешествиями Ливингстона. Цель и система такого подбора книг была ведома только хозяину.
…К этому человеку и явился а свое время продавать книги Сухороспов. У старика руки затряслись, когда он взял первую – «Рассуждение о метании бомбов и стрелянии из пушек», редчайшее издание петровской эпохи. Была здесь масонская литература и другие книги в том же роде, ценимые антикварами на вес золота. Но старик сразу догадался о происхождении предлагаемого ему «товара».
– Где взяли? – сурово спросил он Сухорослова.
Тот начал лепетать что-то о сундуке, оставшемся от покойного деда. Но обмануть Якова Кирилловича было невозможно: он признал экземпляры из остатков егудинского книгохранилища. Подобно многим другим букинистам, старик обладал феноменальной памятью.
Цену Сухорослов назвал небольшую, сравнительно с подлинной стоимостью книг.
– Хорошо, возьму, – сказал Успенский. – Оставьте, у меня не пропадут. За деньгами завтра пожалуйте, в обед, сейчас не имею столько.
Долго по уходе Сухорослова старик перебирал томики, радовался им, как старым друзьям, гладил свиную кожу и сафьян переплетов, листал шершавые желтые страницы, любовался старинным шрифтом, А в душе ожесточенно боролись два чувства: доходящая до фанатизма страсть к редкой старинной книге и врожденная честность.
В критический момент этой мучительной борьбы на чашу весов упала такая деталь: перелистывая «Рассуждение», Яков Кириллович увидел подчистки – следы удаленных печатей и штампов, а одна из страниц была грубо вырвана. Старик даже застонал, словно от нестерпимой физической боли. С этого мига он возненавидел Сухорослова, как личного врага.
Утром он бережно завернул книги в кусок полотна и отнес в музей. Остальное известно.
– Расскажите чем, Яков Кириллович, о библиотеке Егудина, – попросил Максимов.
Огонек загорелся в запавших глазах старика, и он пустился в воспоминания:
– Какое собрание было! Геннадий Васильевич тридцать пять лет его собирал… Вторая библиотека в Сибири считалась после Томской университетской, да-с! Восемьдесят тысяч томов, рукописей почти полмиллиона – экое богатство, боже мой, боже мой!
Сгорбившись и полузакрыв глаза, Яков Кириллович повествовал о делах, которым уже минуло полвека. Но картины прошлого вставали перед ним зримо, рельефно. Вот двухэтажный дом, выстроенный Егудиным специально под библиотеку, вот залы его, уставленные десятками шкафов. Но книги не умещались в шкафах и, как воды, прорвавшие плотину, затопляли все: лежали на столах, на стульях, на полу. И среди этих сокровищ расхаживал просвещенный хозяин, в накинутом на плечи пледе, благообразный, с длинной, редкой седой бородой и умными глазами.
– Из Америки приезжали знакомиться с библиотекой, да! – говорил Успенский. – Господин Грабин Алексей Владимирович, библиотекарь конгресса, даже описание ее издал…
И он рассказывал о том, как росла библиотека. Но время шло, Егудин старел и все чаще стал задумываться над дальнейшей судьбой своего собрания. Революционные события 1905 года в Крутоярске напугали купца. Хотелось ему, чтобы библиотека стала после его смерти достоянием родного города или какого-либо большого университета и носила имя ее собирателя. Но, при всей своей начитанности, Егудин продолжал оставаться прежде всего коммерсантом, дельцом: мыслимо ли дером отдать то, во что вложены огромные деньги?
После долгих раздумий Егудин решил предложить свою библиотеку правительству. Запросил он намного меньше ее действительной стоимости. Директор Публичной библиотеки в Петербурге доложил царю и в ответ получил «высочайшую» резолюцию Николая II: «Из-за недостатка средств отклонить».
Егудин поместий в газетах объявление о продаже библиотеки. Охотников долго не находилось, потом прибыл представитель какого-то московского «мецената». Он что-то прикидывал, рассчитывал и, наконец, не моргнув глазом, предложил очень скромную сумму. Егудин колебался. Чуяло его сердце, с какой целью хотели приобрести библиотеку: пустив ее с молотка в розницу, «меценат» мог выручить втрое.
Вот тогда и прикатил из-за океана господин Грабин, на сей раз в качестве официально-о лица – заведующего «славянским залом» библиотеки конгресса США, – очень респектабельный субъект с худощавым лицом и огромным залысым лбом, в фасонистых шестиугольных золотых очках. Он давно натурализовался [1] в Соединенных Штатах и на русского перестал походить.
[1 Принял подданство другого государства.]
Отлично владея родным языком, Грабин даже говорил с нарочитым иностранным акцентом.
Представителю Московского «мецената» он втихомолку предложил отступную и принялся улещивать Егудина.
Успенский стал свидетелем сделки. Дверь в кабинет Егудина была приоткрыта, и Яков Михайлович, стоя в коридоре, с замиранием сердца прислушивался к разговору. Купец сидел в кресле, а Грабин, в отличном сером костюме, поблескивая