«Нет, — отвечала я, — можете на меня рассчитывать, ведь я вам полностью доверяю и, видя столь доброе ко мне отношение, нисколько не сомневаюсь в искренности ваших чувств».
Воодушевленный моим ответом, Дольчини не поскупился на слова благодарности: он уверял меня, что в дальнейшем окажется достойным моей любви.
«Я всего лишь бедный лекарь, — говорил Дольчини, — но я порядочный человек... бедность, унижения, несчастливая звезда привели меня в этот дом, где я долгие годы вынужден был исполнять прихоти развратного Фальери, и как я теперь в этом раскаиваюсь, как хорошо, что я нашел возможность бежать отсюда! О Леонора, для меня начинается новая жизнь! Еще вчера раб и пособник греха Дольчини превращается сегодня в бесстрашного защитника добродетели!»
Бюллетени о моем здоровье, регулярно отправляемые Фальери, теперь стали выглядеть совершенно иначе: моя болезнь обостряется, исход лечения становится сомнителен, Дольчини не берет на себя ответственность за мою жизнь и наконец просит прислать в замок более искусного врача, на что Фальери, как и ожидалось, ответил решительным отказом.
«К чему эти речи? — сказал Фальери (правду говорят, что сердце закоренелого развратника теряет способность испытывать естественное чувство сострадания). [5] — Когда она умрет, вы ее просто тайком захороните на кладбище. Вы должны сказать кюре, чтобы он молчал; дайте ему немного денег, пусть помолится за упокой души этой несчастной, которую мне самому, к сожалению, не пришлось отправить в ад».
«Каков негодяй, — сказал мне Дольчини, рассказывая о беседе с Фальери, — даже если бы он добился от вас последних милостей, все равно мысли бы его остались такими же нечистыми; ну, что же, теперь вам позволили умереть — не правда ли, трудно было ожидать от этого чудовища такой милости?»
Теперь предстояло ввести в заблуждение сиделку, женщину чрезвычайно хитрую и ловкую... По счастью, мне прекрасно удалась роль умирающей, так что бдительная надзирательница ничего не заподозрила: слишком естественными выглядели мои судороги, содрогания, обмороки и отчаяние. После особенно сильных судорог я затихла, Дольчини не замедлил объявить о моей смерти и сообщил сиделке последние указания Фальери. Он приказал этой женщине хранить обо всем увиденном абсолютное молчание; между тем гроб вносят в комнату, сиделка с помощью Дольчини укладывает меня туда...
«Идите отдыхать, — сказал он, обращаясь к сиделке, — вы честно исполнили свой долг; с наступлением ночи я с приятелем вынесу гроб из дома и мы его захороним. Кроме вас, тайна известна только двоим, так что никто ничего не узнает... Ступайте».
Сиделку не пришлось долго упрашивать; она с величайшей радостью воспользовалась предложением Дольчини. Освободившись от ее услуг, лекарь помог мне устроиться в гробу поудобнее.
Несмотря на сильные душевные страдания и вполне понятные опасения, я чувствовала себя в гробу превосходно. Тело мое не ощущало ни малейшей усталости, шевелиться и дышать я могла вполне свободно и, тем не менее, меня угнетало какое-то мрачное предчувствие.
Время нашего побега приближалось; Дольчини, не успевший сделать все необходимые приготовления к отплытию, попросил у меня отсрочки на шестнадцать часов — он хотел действовать безошибочно. Мы сверили часы: из дома меня вынесут в четыре часа утра в понедельник, значит, освободить меня должны в восемь часов вечера того же дня (счет идет на минуты, когда решаются на такие рискованные авантюры). Ключи от склепа находились у Дольчини и у могильщика, который, твердо зная о том, что я нахожусь в добром здравии, пообещал прийти мне на помощь ровно через шестнадцать часов, независимо от того, приедет ли Дольчини. Но вот гроб вынесли из замка. Кюре, точно выполняя приказы Дольчини, встретил процессию у дверей церкви и без лишних церемоний проводил до заранее приготовленного склепа. Гроб опускают, двери склепа закрываются, и я, полная сил, оказываюсь в обители смерти.
В склепах, как правило, оставляют щели для вентиляции, поэтому я вполне свободно дышала через проделанные в гробу отверстия. Вскоре я, однако, начала мерзнуть и, хотя Дольчини успел надеть на меня теплое нижнее белье, мое тело охватила сильная дрожь. В своем воображении я рисовала самые мрачные картины, сердце мое трепетало от страха, временами я, казалось, теряла сознание. К счастью, я вспомнила о лекарствах, укрепляющих дух. Открываю один из ящичков, указанных мне Дольчини. Великий Боже! Можете представить себе мое изумление, когда вместо обещанных лекарств я нащупала рукоятку кинжала.
Если я когда-нибудь и чувствовала приближение смерти, то, уверяю вас, это было в ту роковую минуту. «Увы! — говорила себе я тогда. — Меня подло предали, оставили лежать в могиле, положили кинжал мне в гроб, чтобы я сама ускорила свою гибель; такова последняя услуга, которую следовало ожидать от этого ужасного чудовища, рассчитывавшего на то, что я умру от отчаяния; так зачем же колебаться? Ведь меня могла ждать еще более злая судьба, смерть от кинжала не так уж и плоха...»
Но потом я одумалась; обещанные лекарства лежали рядом с кинжалом, неужели бы их положили в гроб к обреченной на смерть жертве? Кроме того, гроб был сработан с таким непревзойденным искусством, отверстия в нем были проделаны так незаметно, разве стоило ли затрачивать столько труда, если бы меня просто решили заживо похоронить в склепе?.. Неожиданная мысль вызвала у меня сильнейшее душевное потрясение, первоначальную расслабленность как рукой сняло. Собравшись с силами, я продолжала исследовать стенки гроба; вскоре я наткнулась на второй ящичек, где лежали принесенные Дольчини съестные припасы. «О-о! — сказала себе я тогда. — Вот я и успокоилась; чем более знаков внимания, тем вернее надежда на спасение, оставлять меня в склепе никто не собирается; кинжал, вероятно, положили в гроб по ошибке — почему я так не подумала раньше?» Откупорив склянку с испанским вином, я выпила несколько глотков этого бодрящего напитка. Теперь я могла спокойно ждать прихода моего похитителя. Наконец, настал намеченный час — роковое мгновение, но в склепе никто не появился... «О праведное Небо, — вскричала я тогда, — определенно настал мой последний час и теперь я; увижу ужасное лицо смерти, готовой пожрать меня внутри своего святилища!.. Я стану добычей мерзких тварей, населяющих этот склеп; возможно они через какие-то минуты вонзят свои зубы в мое тело... Ах, зачем же ждать столь страшного конца, лучше самой приблизить роковое мгновение гибели...» Вновь схватившись за кинжал, я провела пальцем