«Алина, вы слышали требование отца, завтра утром ждите его у себя; с постели вы подниметесь тогда, когда ему будет угодно к вам прийти».
Шестнадцатого августа, в восемь часов утра, два друга уже стояли у двери Алины, впрочем успевшей уже проснуться и одеться.
Мой Друг, представляешь ли ты себе всю меру робости и стыдливости этой очаровательной девушки? Она почти не спала… Мерзкие люди! В собственной семье вас настолько презирают, что из-за недоверия к вам дочери прибегают к мерам предосторожности!
«Как, вы уже успели встать?» — воскликнул господин де Бламон.
«Ваши повеления для меня закон».
«Я спрашиваю у вас, почему вы поднялись так рано?»
«Но разве вы не говорили мне, что господин Дольбур…»
Дольбур. О! Мадемуазель, ради меня не стоило беспокоиться.
Господин де Бламон. Дольбур с равным удовольствием навестит вас и когда вы в постели, и когда вы вне ее; кроме того, разве в скором времени он не получит такого права?
Алина. Отец, я предполагала, что вы хотели мне что-то сообщить.
«Посмотрите на нее! — сказал господин де Бламон, ухватившись обеими руками за талию дочери. — Видел ли ты где-нибудь такой обман? Неужели? Носить в деревне корсет?»
«Я его никогда не снимаю».
«А вот за косынку, — продолжал Бламон, — вы должны нас извинить».
И удерживая Алину одной рукой, он ухитрился сорвать с ее груди косынку и бросить дочь на постель.
В стыдливом смятении Алина закрылась руками:
«Ах! Отец, неужели это и есть цель вашего разговора?»
«Мадемуазель, позвольте мне, — сказал Дольбур, пытавшийся отвести руку Алины от той части тела, которую она старалась скрыть даже от отцовских взглядов, — позвольте же, ваш отец полагает, что все это уже является моим достоянием, а он достаточно уважает закон, чтобы не заключать сделку до тех пор, пока я лично не удостоверюсь в отсутствии обмана… Подобные безделицы можно рассматривать без стеснения… Прекрасно, если бы… но для того… мы столько их уже перевидали…»
«О вы, даровавший мне жизнь! — вскричала Алина, проворно выскользнув из цепких объятий приятелей. — Не думайте, будто уважение и почитание отца заставят меня забыть свой девичий долг. Поскольку же вы явно нарушили свой долг, я с полным правом отказываюсь внимать голосу чувства, вами совершенно не заслуженного».
И нежное, добродетельное дитя быстрее молнии бросается к комнате своей матери; ворвавшись туда, она, вся в слезах, падает на колени перед этой восхитительной женщиной. Алина просит отправить ее в монастырь; матушка, полагая, что в отчаянии дочь не может отвечать за собственные слова, пытается ее успокоить. Затем, поручив Алину заботам Эжени и госпожи де Сенневаль, госпожа де Бламон отправляется на поиски своего мужа.
Ее положение нельзя было считать простым, ведь она и так трепетала от страха, думая о судьбе Софи. Госпожа де Бламон пока еще не знала, к каким именно действиям ее вынудят прибегнуть поступки супруга, хотя и предвидела намерения развратников относительно Алины. Не осмеливаясь прямо обратиться к супругу, она ожидала, что он объяснится первым. Обстоятельства и природная робость заставляли ее вести себя крайне осторожно. Итак, она сдержала первый порыв негодования. Два друга после неожиданного бегства Алины несколько смутились. Матушка деликатно спросила господина де Бламона, что именно произошло с его дочерью, проливающей сейчас горькие слезы. Дать прямой ответ Бламон явно затруднялся; кроме того, он, видимо, считал, что для откровенного разговора еще не настало время. Короче говоря, он попытался отшутиться и наконец заявил, что Алину напугала невиннейшая ласка, которую позволил себе Дольбур на правах будущего супруга. Все успокоилось. В комнату вошла Огюстина и пригласила всех к столу. С появлением служанки разговор прервался; президент только попросил жену успокоить Алину: она не должна ничего опасаться, а он в дальнейшем не сделает дочери ничего неприятного. Когда госпожа де Бламон покинула комнату, Огюстина, занятая какой-то работой, оказалась в компании двух наших героев. Подробности второго акта драмы остались нам совершенно неизвестными, зато его последствия, вероятно, послужат нам хорошим уроком. Соблазненная блеском золота, Огюстина, судя по всему, повела себя куда покладистее, чем накануне. Мужчины эти во время завтрака отсутствовали, сама же Огюстина целые сутки никому не показывалась на глаза, а на следующий день вообще покинула дом. Событие это, разумеется, относится к числу в высшей степени неприятных, но ныне его можно считать благом: развратники угомонились и остаток дня провели достаточно мирно.
Утром 17 сентября, узнав об исчезновении Огюстины, госпожа де Бламон пришла в крайнее беспокойство: служанка могла рассказать президенту и откупщику о Софи. Огюстина не пользовалась особым доверием госпожи, но она неизбежно должна была о чем-то догадываться, ибо соблюдать строжайшую тайну в поместье совершенно невозможно. Разве не следует нам опасаться хотя бы только болтливости Огюстины? В страшном смятении президентша начала расспрашивать своего супруга о том, как он намерен поступить со сбежавшей из ее дома служанкой; одновременно госпожа де Бламон попыталась у него выведать и другое: не узнал ли он чего-нибудь о Софи. Ответы господина де Бламона лишь усилили страхи жены: он подкупил горничную, и теперь эта несчастная девушка, в надежде на щедрость своих соблазнителей, перебралась в Париж, готовая удовлетворять любые их прихоти.
После вчерашних событий Алина с трудом выносит присутствие отца. Сегодня она даже не хотела покидать свою спальню, и нам долго пришлось ее отговаривать от этого намерения. Наконец, залившись краской стыда, девушка спустилась в гостиную.
Президент между тем не оставлял попыток застать Алину в одиночестве. Дольбур, ясное дело, должен был также присутствовать на свидании де Бламона с дочерью. Днем 17 сентября президент предложил обществу отправиться в лес на прогулку. Мы отказались: было совершенно очевидно, что маршруты движения карет и наших обычных прогулок президент продумал таким образом, чтобы Алина очутилась в чаще одна и легко попала в руки своих преследователей. Убедившись в провале своего очередного хитрого плана, президент заявил, что он прогуляется по лесу вместе с Дольбуром, так что до ужина их никто не видел. Мы в это время не покидали усадьбу. Мне удалось убедить госпожу де Бламон в необходимости откровенного разговора с супругом. Вероятно, это будет нелегко, и, тем не менее, во многие вопросы надо внести ясность: президент определенно вынашивает тайный план похищения дочери. Значит, требуется не только внимательно следить за его поступками, но и постараться разузнать истинные намерения заговорщиков. Решительное объяснение я назначил на следующий день. Все было устроено