Разврат! Не будем на этот счет обманываться. Он с непреодолимой мощью разрушает, портит и ожесточает человека, подрывает его жизненные силы. Совесть у подобных нечестивцев отсутствует вовсе, ведь под влиянием известного порока прискорбные воспоминания о содеянном превращаются в истинное удовольствие. Из всех страстей, раздирающих сердце человека, разврат, возможно, являет собою величайшую опасность. Вспоминая другие свои грехи, люди испытывают жгучие угрызения совести, зато память о мгновениях сладострастия доставляет им живейшее наслаждение.
Итак, вина президента полностью доказана. Я говорю эти слова с сожалением: горько срывать повязку с глаз нашей любимой госпожи де Бламон, но ее муж гнусно солгал. Он утверждал, будто Софи не его дочь, хотя оставался совершенно уверенным в обратном. Более того, зная это, он испытывал к Софи страсть, хотел ее снова увидеть, не затем ли, чтобы отомстить ей, пусть даже случай и предоставил несчастной девушке убежище в доме его супруги? Госпожа де Бламон должна понять, что ее муж, чтобы выманить Софи из поместья, не остановится ни перед чем. Пусть она слушается только голоса собственной совести, и тогда ей удастся подыскать необходимые средства противодействия новому преступлению.
Мой друг, вообрази такую картину: робкая и добродетельная Алина попадает в лапы к двум развратникам! Мне сразу вспоминается Сусанна, застигнутая старцами при купании. Отец безжалостно срывает одежды, прикрывающие наготу дочери… Способен ли ты хоть как-то объяснить такую жестокость? Как ты думаешь, не воспылает ли еще сильнее его гнусное желание после первых оскорблений невинности? Ах, прости мне мои страхи, но если в обращении с Софи, любовницей друга и собственной дочерью, правда всего лишь предполагаемой, Бламон почему-то сдерживался, то в случае с Алиной его ничто не остановит, так что супруга Дольбура тотчас будет принесена в жертву кровосмесительной страсти.
О мой дорогой Детервиль! Нам надо пресечь эти ужасные замыслы. Когда я узнал о гнусных поступках президента, моей щепетильности по отношению к нему, как мне теперь кажется, значительно поубавилось, и теперь, если потребуется, я готов преследовать его повсюду, готов проникнуть в глубочайшие тайны его черной души. Похищение Огюстины, мне думается, следует отнести к числу обычных дьявольских деяний этих преступников. Неужели ты веришь, будто они пошли на такую гнусность, просто поддавшись удовольствию соблазнить девушку? Да они услаждаются мерзкими плодами совращений по триста раз в году, они… Бьюсь об заклад, здесь что-то готовится, и не будем терять эту девицу из поля зрения.
Президент старался представить себя раскаивающимся грешником. Не обольщайся: данные им обещания объясняются исключительно замешательством, которое, несколько нарушив привычный ход жизни, слегка встряхнуло его пресыщенную душу. Я, впрочем, верю в предоставленную отсрочку, зато грядущее воссоединение семьи де Бламон вселяет в мое сердце страх!
Полученные мною сведения не укрепляют положение госпожи де Бламон, случись ей судиться с мужем. Президент, составив план похищения собственной дочери, разумеется, готовился совершить преступление. Но преступления все-таки не было, ведь Софи на самом деле дочь Клодин. Президент скажет, что ему это было известно с самого начала, иначе бы он и не решился похитить девочку. Клодин, которую легко подкупить, тут же примет его сторону. Да, мы собрали убедительные примеры преступного поведения де Бламона, представившего Клер умершей, и у нас нет недостатка в доказательствах; мы смело можем обращаться в суд, как только того пожелаем. Но решительной победы с этим оружием нам одержать не удастся: при необходимости защищаться президент уклонится от ответственности, да и вообще он даже вправе все отрицать. Окажись Софи дочерью госпожи де Бламон, обвинения жены в тяжбе с мужем, вероятно, выглядели бы убедительнее. А в чем сейчас заключается проступок президента? Да, он замышлял преступление, но, нужно признаться, оно не совершилось: его другу в любовницы досталась простая крестьянка. Ну, а как защищаться госпоже де Бламон, если президент обвинит ее в том, что она соблазнила известную особу и приняла ее у себя в доме исключительно ради того, чтобы при помощи этого недостойного существа лишить мужа законных прав распоряжаться судьбой старшей дочери? Продолжение романтической истории к нам уже никак не относится: Клер, очевидно, и до сих пор считается дочерью госпожи де Керней, но президент здесь явно ни при чем, вся вина падает на Клодин. Признаюсь, де Бламон сам раскрутил эту махинацию, зато он не совершал преступления и, следовательно, может выдать Алину замуж по своему усмотрению. Ты, как и я, отныне обо всем знаешь. Возможно, мы с тобой несколько сгущаем краски. Ах, мой дорогой, как ты понимаешь, любовь и дружба легко поддаются тревоге. Ты боишься за судьбу друга, мои страхи питаются любовью. Умоляю тебя, не оставляй эту несчастную мать, ведь сейчас одиночество для нее очень опасно. Мудрые советы приободрят ее дух, а приятное времяпрепровождение в вашем блестящем обществе (я имею в виду тебя, твою жену и ее мать) подкрепит ее силы, так что госпожа де Бламон, никогда не оставаясь наедине со своими житейскими треволнениями, сумеет уверенно противостоять им. Прощай, я не могу удержаться от желания написать несколько слов моей дорогой Алине; записку к ней я вкладываю в этот же конверт.
Письмо двадцать пятое
ВАЛЬКУР — АЛИНЕ
Париж, 22 сентября
Алина, я Вам искренне сочувствую: в несчастье Вы стали мне еще дороже. Мои страдания поймет лишь тот, кто любит так же сильно, как я. О справедливый Боже! Неужели человек, в силу своего положения обязанный оберегать добродетель собственной дочери, осмелился ее соблазнять? Впрочем, помутившийся от разврата разум и свободное от нравственных правил сердце могут иногда завести очень далеко!.. Да, они торжествовали, эти чудовища, в то время как скорбящая, всеми оставленная девушка пребывала в мучительной тревоге. Моему разуму непостижимо, как они посмели покуситься на Вашу невинность и на Ваше счастье. Алина, простите мой вопрос. Но волнения несчастной любви трудно описать словами, трудно представить, с каким неистовством обуревает меня желание разобраться во всем. Когда Вы бросились прочь от отца, не примешивалась ли к чувству благопристойности хотя бы малая толика чувства любви ко мне? Разгневало ли Вас не только покушение на Вашу стыдливость, но и оскорбление, нанесенное возлюбленному? В таком случае я готов просто обожать Вас, хотя и без того Вы обрели в моих глазах право на безграничное уважение! Положение мое, разумеется, незавидное, я даже предпочел бы видеть Вас менее добродетельной, лишь бы Вы сильнее меня любили. Воображение, однако, завело меня слишком далеко. Разве я не люблю Вас также и за Ваши добродетели? Неужели в моем сердце не царит