Голод терзал нещадно. Я принялась жаловаться клыкастой, с которой мы уже обрели некоторое взаимопонимание. Долго хныкать не стала, что, по всей видимости, вновь повергло мою «медсестричку» в уныние, и она удалилась. Минут через десять мне принесли нечто холодное и странное на вкус. Не скажу, что отвратительное… Скорее, бездушное. Ни сладости, ни соли, лишь легкая кислинка и сухость. А еще было вино, но учуяв запах алкоголя, я от него наотрез отказалась. Зато моя клыкастая подруга, оставшаяся разделить со мной трапезу, налегла на него с удовольствием, совершенно не притрагиваясь к еде. Так мы и обменялись: я ей вино, она мне — пищу… Вторую порцию доедать я не стала. Порции и так были крошечными, а жевать что-то, напоминающее безвкусную вату, было тоскливо.
Меня оставили наконец в покое, я завернулась в одеяло, потому как простыня тоже была на мне, и решила просто прикинуться хот-догом. В комнату еще делали попытки зайти какие-то девушки и что-то, видимо, мне предложить, но я не подавала признаков жизни. После утреннего дебоша никто не хотел со мной связываться. Так, в блаженном одиночестве, я пролежала до вечера, успев вдоволь понежиться в постели, проголодаться до звона в желудке и, самое главное, договориться с собой о ключевых моментах моего пребывания в этом странном месте.
Когда начало смеркаться, в дверь настойчиво постучали. Не дожидаясь ответа, в комнату вплыла делегация во главе с Оно. В руках Оно бережно покоился корсет из той самой синей ткани, а за ним, словно свита, следовала вереница девушек, несущих что-то еще, все того же лазурного оттенка. Корсет пришелся впору, оказался на удивление удобным и не слишком утягивающим, отчего на моих глазах выступили слезы счастья. Мой порыв, видимо, был истолкован неверно, потому что спустя пару минут ко мне пожаловала клыкастая подруга.
Я скорчила самое умильное выражение, на какое только была способна, и она тут же принялась переводить мои гримасы вечерней делегации. Платье было сделано как дополнение корсета и состояло из двух частей, широкая, ниспадающая до пола юбка и коротенькая кофточка, призванная прикрыть плечи и руки. Результат превзошел все ожидания. И как они только умудрились отыскать эти невесомые, голубоватые полупрозрачные тапочки? Предлагали, правда, еще нечто странное, сверкающее, на чудовищной платформе, и розовые башмачки на умопомрачительном каблуке, но я решила, что на сегодня с неудобствами покончено. Да и падать с такой высоты совершенно не хотелось.
Когда меня, наконец, затянули в это великолепие, я от души пожала Оно руку и даже обняла его. Он отреагировал не сразу, но улыбка не сходила с его лица, так что я решила, все в порядке. Делегация осталась довольна, Оно покинул нас, и тут же начались пытки с прической. Я пару раз шлепнула назойливых девушек по рукам, выхватила гребень и, сдерживая слезы, просто расчесала свою, хоть и короткую, гриву.
А потом клыкастая подхватила меня под руку и вывела наружу, где уже дожидались кавалеры. Видимо, таков их обычай — девушек сопровождают юноши. Сугубо жестами я выяснила у клыкастой, что ведут меня не на казнь, а на трапезу, и потому, благосклонно кивая, принялась разглядывать спутников.
Тот, что сопровождал клыкастую, был облачен во все черное. Темная, с зеленоватым отливом, кожа резко контрастировала с белоснежными волосами, собранными в низкий хвост, достигавший пояса, инкрустированного непрозрачными зелеными камнями. Темная одежда из чего-то, напоминающего мелковорсистый бархат, подчеркивала стройность и некоторую резкость его походки.
Мой кавалер, казалось, специально подобрал костюм под мой наряд. На нем был голубой камзол, вышитый ярко-синей нитью, а в его белых волосах поблескивали пряди небесного цвета. Впрочем, находясь в такой близости, мне не удалось рассмотреть его лучше. Чересчур высоко поднятая корсетом грудь мешала опустить взгляд на его ноги, и оценить его рост я тоже не смогла.
Потому я переключила свое внимание на окружающее пространство. Верхняя часть стен была украшена лепниной, но с одной причудливой особенностью: все ее элементы были асимметричны и изображали переплетающиеся ветви диковинных деревьев. Когда меня наконец доставили к столу, я была на грани голодного обморока, и потому до окружающих мне не было никакого дела. Напротив меня села клыкастая и ободряюще подмигнула.
Подали первое блюдо, и я, словно дрессированная обезьянка, начала повторять все движения клыкастой. Отведав супчик, состоящий, казалось, из одной только травы, я разочаровалась в жизни. К такому меня судьба явно не готовила. Хлебнув пару раз из вежливости, я принялась рассматривать остальных сотрапезников.
Почти все окружающие оказались стройными блондинами и блондинками с дежурными улыбками, которые умудрялись улыбаться даже во время поглощения супа. Ни повышения тона, ни грусти, ни смеха, ни каких-либо других понятных проявлений эмоций, как и особого интереса к моей скромной персоне, я не заметила. Гораздо более понятными оказались сотрапезники с темной кожей. Их было четверо: двое светловолосых парней, отличавшихся лишь оттенком кожи, моя знакомая клыкастая девушка и юноша с темными локонами, обрамлявшими плечи. Они были спокойны, но на их лицах не было этой бессмысленной, застывшей улыбки.
Подача второго блюда, невнятного, однотонного и сухого салата, была столь же удручающей. Внимательно распробовав каждый ингредиент, я окончательно разочаровалась. Казалось, листья дуба и березы вываривали непозволительно долго, а затем высушили до состояния гербария и в таком виде подали на стол.
Разочаровавшись в ужине, я принялась вычислять хозяйку вечера. К ней обращались чаще всего, и каждое обращение начиналось с одной и той же связки слов, которую я усердно зазубривала про себя. К салату подали вино, и я с грустью смотрела на свой бокал, наполненный отталкивающей жидкостью. Алкоголь и я — понятия несовместимые. Но жажда мучила, и я, сложив руки, умильно стала привлекать внимание "клыкастой". Она заметила меня и, очевидно, распорядилась принести мне воды. Вода стала спасением, и я жестами выразила ей свою благодарность.
Когда у меня попытались отобрать кубок вина мой сосед, единственный брюнет в этом блондинистом аду, схватил свой пустой бокал и молниеносно заменил на свой, таким образом присвоив себе вторую порцию. Никто и глазом не моргнул. Я лишь удивленно захлопала ресницами. Затем обратила внимание на его тарелку: салат был виртуозно размазан по краям, будто половина