— Если вам надо, идите в деревню, возьмите ключ. Второй дом с краю, под зеленой крышей. Только Петрович на бутылку попросит, обязательно.
— Эй, пацан! — крикнул Никита, но тот уже с гиканьем мчался по тропинке под горку, только звонок побрякивал. — Надо было его попросить за ключом в деревню смотаться.
— Ты же слышал, надо Петровичу дать на бутылку, — возразила Света. — Он мужик нормальный, но если уж начнет, раньше, чем через неделю не закончит. Так что, пойдешь за ключом?
— А ты?
— Да нет, пожалуй. Устала что-то. Душно. Полежу до ужина. А ты вот что, по дороге не ходи. Река здесь дугу делает, по берегу будешь с полчаса шлепать. Местные через лес идут, по тропинке, так намного быстрее. Не заблудись только.
Чмокнув его в щеку, Света легко сбежала вниз к реке, срывая по пути крупные ромашки на длинных ножках. Никита посмотрел ей вслед, зачем-то снова поднялся на крылечко часовни, подергал замок. Потом обошел кругом и через калитку в ограде попал в лес, который начинался сразу за нею.
Едва заметная тропинка спускалась вниз, петляя между соснами. Впрочем, лес был достаточно мусорный — с густым «подшерстком» и частой лиственной молодью. Пошел восьмой час, краснорожее солнце опускалось в черничный пудинг, окрашивая его в нереально пурпурные тона, так ценимые римскими императорами. У реки сумерки еще не наступили, а в лесу было уже мрачно и неуютно.
Глава 13
Анна и предположить не могла, что круги пойдут так сильно. К ужину уже вся родня была в курсе, сбилась в кучки и тихо гудела, поглядывая на нее. Наверно, никто в стороне не остался. Разве что сама бабка ни о чем не догадывалась. Или уже донесли?
Переодеваясь к ужину, она думала только об этом и никак не могла сдержать нервную дрожь в руках. Да и Женька с Галкой подливали масла в огонь. На этот раз бабка поселила их втроем в мансарде.
Когда Анна вошла в комнату, Галина только губы поджала и прошипела:
— Ты что, мать, белены объелась?
— А как насчет заповеди о почитании родителей? — срезала она ее.
— Ну, эта заповедь не только о родителях, а о старших вообще. Ты сама-то как ее соблюдаешь?
— Так я в монашки и не записывалась, — пожала плечами Анна. — Если ты у нас такая праведная, у себя грехи считай, а со своими я как-нибудь сама разберусь.
Дочь вспыхнула, хотела ответить что-то резкое, но наткнулась на любопытный взгляд Евгении и вышла, хлопнув дверью.
— Послушай, Ань, ты действительно что-то не то затеяла, — осторожно, словно на цыпочки ступая, сказала Евгения.
— И ты туда же? — устало поинтересовалась Анна, вдевая в уши тяжелые серьги, которые сняла после обеда, чтобы дать отдохнуть ноющим мочкам.
— Послушай, ты что, решила начать войну? Даже, допустим, вся эта авантюра удастся, в чем я крупно сомневаюсь. Во-первых, ты всех перессоришь, а во-вторых, все равно тебе от этого никакого практического интереса. Ты-то ни копейки не получишь. Ни ты, ни Андрюшка, ни дядя Изя. И Галка с Вадиком тоже. Ведь опекуном будет кто-то из нас четверых. Или ты думаешь, мои братцы и сестрица с вами поделятся?
Анна сцепила зубы — этого-то она и боялась. И вообще, как можно было быть такой наивной дурой! Все рассчитала, а о главном даже не подумала. А теперь уже поздно назад играть. Заварила кашу, придется расхлебывать. И Толик хорош, насоветовал. Но он-то не знает всех семейных тонкостей.
— Хотя, если подумать… — хмыкнула Евгения. Вернувшись после игры в теннис, она прилегла на свою детскую кушетку, да так и лежала, не торопясь одеваться. — Не понимаю, как могут быть против Кирка и Илья. Ведь если бабку признают недееспособной, каждый из нас четверых может претендовать на опекунство, а значит, и на распоряжение ее имуществом. Возможен даже опекунский совет из всех нас, учитывая размеры ее собственности. А если ее признают недееспособной на момент составления последнего завещания, его опротестуют, и после ее смерти все будет разделено по закону. А это значит, только между нами. С другой стороны, не могу понять, почему за тебя Марина и Димка. Ведь они при таком раскладе остаются с носом. Маринке придется надеяться на отцовское наследство, а он, скорее всего, позаботится о своем ненаглядном грузинском отпрыске. А Димка и вовсе ничегошеньки не получит, как и все вы, Зильберштейны. Кстати, Котька мой тоже против. Только по другой причине. Во всяком случае, так он говорит.
— По какой? — машинально спросила Анна, кусая губы, чтобы не заплакать.
Так бы и убила себя, идиотку!
— Говорит, что это неэтично, аморально и так далее. Ну, ты же его знаешь.
— А кто еще против?
— Кто? — задумалась Евгения, теребя бахрому покрывала. — Ну, Галя, Костя, само собой. Андрей и Вадик, разумеется. Кирилл, Илья — ну, это я уже говорила. Хотя Илью, собственно, никто и не спрашивает. Равно как Вику, Никиту и прочую мелочь. Что касается Светы… Она сказала, что все вокруг спятили. Понимай как хочешь. Мой тебе совет, сворачивай все взад, пока не поздно. Сделай вид, будто ничего не было. И моли бога, чтобы бабка не узнала. Если уже кто-то не наябедничал.
Но Анна и сама понимала, что затея провалилась. Что она провалилась еще задолго до того, как были сделаны первые шаги в сторону ее осуществления. И что если бабка действительно узнает, а она непременно узнает, ей, Анне, надлежит оказаться в такой глубочайшей заднице, из которой выхода на белый свет нет и не предвидится. Даже брат, только что бывший за нее, — и тот уже переметнулся.
— Слушай, Жень, а как ты умудряешься со всеми поладить и при этом остаться в стороне? — с глубоким вздохом спросила она, застегивая молнию платья.
— Ха! — Евгения нехотя встала и сняла со стула синюю шелковую блузку без рукавов. — Мне с детства пришлось учиться соблюдать мирный доброжелательный нейтралитет. Иначе бы меня еще в школе съели. Поэтому я сначала сто раз подумаю, а потом, если можно, не буду ничего делать — на всякий случай. А ты сначала делаешь, а потом уже думаешь, почему этого делать было не надо.
Анна смотрела на двоюродную сестру во все глаза, словно впервые увидела.
— Что, лифчик торчит? — удивилась та, подходя к висящему на стене овальному зеркалу в резной раме.
— Да нет. Завидую я тебе просто.
— Ты? Мне? — еще больше поразилась Евгения, вытаращив и без того выпуклые, похожие на