— Напиши мне, если тебя нужно будет подвезти, — бросил я, отступая из этой ситуации так быстро, как позволяли кроссовки.
Я открыл багажник фастбэка, натянул чёрное худи, спрятал волосы под кепку, прежде чем спуститься с холма и покинуть кампус, остановившись, чтобы купить букет цветов.
В ту секунду, как я пересек мост, у меня внутри все перевернулось, напомнив мне, насколько ужасной была эта идея. По крайней мере, год назад Сайлас пошел со мной, в какой-то степени защищая от словесных и физических издевательств моего отца. Не то чтобы я не мог защитить себя, но в тот момент, когда я вошел в этот дом, я словно снова стал маленьким ребенком. Не больше девяти лет, сражающимся с монстрами в темноте, которые оказались не более чем моим злым, пьяным от виски отцом.
Остальные братья тоже будут там, что только усугубляло всё. С Сайласом я хотя бы чувствовал себя увереннее. Он был буфером между мной и Ником. Мои братья не хотели вставать между нами, и я их не винил.
Дом выглядел так же. Небольшое улучшение по сравнению с трейлером, в котором мы жили большую часть нашей жизни. Папа купил дом, когда стал профессионалом. Двухэтажный дом размером со спичечный коробок, в котором пахло плесенью и пылью с тех пор, как умерла моя мать. Самым печальным было то, что кусты, которые она посадила перед домом, давно засохли от безразличия. Забавно, как я сам стал напоминать себе этот куст.
Я захлопнул дверцу машины, взял цветы в руку и пошёл за дом моего детства, к нестриженой траве заднего двора, мимо ржавого сетчатого забора. Дуб все еще стоял, гордый и сильный, среди высокой травы под бескрайним синим небом.
— Привет, мам, — выдохнул я.
Мне всегда было странно разговаривать с ней вслух, но я знал, что если бы она могла, она бы слушала, и будь я проклят, если бы оставил ее одну в ее день рождения
— В этом году — ромашки, — я поднял букет, слабо улыбнувшись, и аккуратно положил его у корней дерева.
Мама не была похоронена здесь. Ее прах был в урне на каминной полке, но если бы у нее был выбор, ее бы похоронили. Я провел пальцами по неаккуратной резьбе на коре. Её имя мы с Ником вырезали на дереве, когда были просто несчастными, убитыми горем подростками. Я помню, как Ник когда-то действительно был мне братом после того, как Лукас и Сойер оставили нас на произвол судьбы. Но, как и все хорошее, наш отец со временем отравил наши отношения. Без нашей матери Артур делал все, что хотел, и обычно это означало насилие.
— У нас шестнадцать побед подряд. Возможно, в этом году мы это сделаем. Чемпионат. — Я вздохнул, потирая грудь выше сердца, где меня кольнуло, словно кто-то воткнул в меня булавку. — Тебя никогда не волновали победы, — рассмеялся я, а дерево зашумело, словно она меня слушала. Возможно, ее беспокойство о состоянии нашей семьи совпадало с моим собственным. — Все будет хорошо, мам. С днем рождения, — стиснул я зубы. Это все, что у меня было для нее. Если бы я сказал больше, то сорвался, разговаривая с деревом. Я дотронулся до коры в последний раз и пошёл в дом.
Ник уже успел выпить три бутылки пива к тому моменту, как я открыл заднюю дверь. Об этом свидетельствовала целая коллекция пустых бутылок на кухонном столе. Обычно я бы не удержался от колкого комментария насчёт такого «уважения» в важный день, но я знал, как тяжело ему было. Наша мать любила нас обоих так сильно, как только могла, но Ника она любила гораздо больше. Я до сих пор не понимаю, как он пережил её смерть. Я оставил наши ссоры за порогом и выбрал более мягкий подход. Я погладил затылок Ника в знак приветствия, он отмахнулся, пока я проходил через захламлённый дом.
Картонные коробки громоздились в неустойчивые башни, все до краёв забиты видеокассетами и старыми записями бейсбольных матчей. Пыль покрывала всё вокруг, забивала нос, заставляя меня чихать.
— Мировой чемпионат 1988 года, — сказал я, вставая за спиной у отца и наблюдая, как старый матч мерцал на экране. Это было в его духе, застрять в прошлом, пересматривать одни и те же игры, чтобы почувствовать себя лучше.
— Как раз вовремя, чтобы посмотреть, как Гибсон сделает хоум-ран, — буркнул отец.
— Ты когда-нибудь думал, как сильно он страдал? — спросил я, наблюдая, как старый игрок ковыляет по базам на двух травмированных ногах.
— Боль не имеет значения, когда за тобой наблюдает весь мир, Арло.
Я не смог сдержать смех, сорвавшийся с моих губ.
— Что смешного, мальчик?
— Ничего, пап, — отрезал я. — Где Люк и Сойер?
— Они не пришли.
— Почему? — спросил я, зная, что прямого ответа от него я, скорее всего, не получу. Они часто так делали. Это не шокировало, просто разочаровывало.
— Лукас сказал, что занят, а Сойер не взял трубку.
У Ника была причина для такого настроения.
— Что на ужин? — спросил я затем.
— Что приготовишь, то и будет, — пожал плечами отец, не отрывая взгляда от телевизора.
Я должен был этого ожидать. Проглотив раздражение, я прошёл обратно к брату, пробираясь через хаос из коробок и журналов.
— Он забыл, — пробормотал Ник, наконец отрываясь от этикетки на бутылке, которую ковырял. — Он забыл, что у мамы сегодня день рождения.
— Теперь все понятно. Мне жаль, что Люк и Сойер слились, — я открыл холодильник, но не нашел ничего, кроме испорченной еды на вынос и пива, шкафы были столь же пустые и отвратительные. — Ты ел?
Он ответил тем, что открыл ещё одно пиво и выпил половину, прежде чем опустил бутылку. Я долго смотрел на него, гадая, задумывался ли он, что с каждой бутылкой он все больше и больше становится похож на отца. Я завидовал, что Ник унаследовал глаза нашей матери, мягкие и теплые, приветливые во всех отношениях, какими и должны быть глаза матери. Резкий контраст с моими, которые были темными, бесконечными и пустыми, как у нашего отца, и это бесило меня.
Вместо того, чтобы начать еще одну бессмысленную драку, которая закончилась бы синяками и подбитыми глазами, я достал телефон из кармана и заказал две пиццы. Надежда была лишь на то, что этого хоть немного хватит, чтобы нейтрализовать алкоголь в их