О нет, Ванда, никакая это не крыша.
«Я хочу тебя кое о чем попросить».
Пожалуйста, пусть он просто не ответит. Какой бы тварью ни был, Рид все-таки профессор и должен быть здорово загружен, не спать по ночам для него непозволительная роскошь. Но я еще ни разу не сумела его прочитать: ни настроение, ни желания, ни привычки. Вот и сейчас ошиблась, потому что телефон вибрирует уже через несколько секунд, и в чате высвечивается новое сообщение.
«Для тебя все что угодно, моя милая муза».
Тогда проваливай из моей головы, хотела бы написать я, но лишь тяжело и обреченно вздыхаю. Не получится. Пальцы дрожат от страха, а тело напрягается от предвкушения. Нарушить правила только ради того, чтобы встретиться с убийцей посреди ночи. И зачем? Потому что я хочу к нему прикоснуться?
Бред. Я не стану больше писать, пусть сидит и мучается, гадая, чего я от него хотела, или ждет до утра. Утром все встанет на свои места, он пойдет на лекции, а я – на семинар, мы не увидимся аж до пятницы, и наваждение отступит. Только в ушах уже стучит кровь, сердце бьется чаще, а пальцы постукивают по экрану телефона.
Пути назад нет. Я обречена и виновата в этом сама.
«Мы можем увидеться?»
Скажи «нет», умоляю.
«Когда захочешь, дорогая. Успела соскучиться?»
«Сейчас».
Несколько долгих минут, тянущихся, как вязкая патока, в комнате стоит тишина. Отчетливо слышен стрекот насекомых за окном и шумное дыхание Микаэлы на соседней кровати, кажется, будто даже пыль на пол оседает со звуком. Или это мое сердце пытается вырваться из грудной клетки.
Что я делаю со своей жизнью? Еще три месяца назад готова была поклясться, что изменюсь и разорву порочный круг. И что? Где я теперь? Лежу на кровати и жду сообщения от человека худшего, чем мой ублюдок отчим. Потому что я глупая девчонка, зависимая от его защиты и проклятой боли, к которой за годы привыкла гораздо сильнее, чем думала сама.
Слабая.
«Я буду ждать тебя у себя. Если тебя засекут, дорогая, пеняй на себя. Но я постараюсь облегчить тебе жизнь».
Не хочу даже думать, что значит это «облегчить жизнь». Если окажется, что я только что подставила нескольких охранников или пару преподавателей, то совесть точно не выдержит. Лопнет, как воздушный шарик, вместе с остатками благоразумия. Но повернуть назад я уже и впрямь не смогу.
Слишком поздно.
Тихо, как мышка, выбираюсь из кровати и запихиваю под одеяло несколько подушек. Мало ли, Микаэле приспичит выпить воды посреди ночи – не стоит ей знать, что я улизнула из комнаты после комендантского часа. И уж тем более не стоит знать зачем. Запихиваю телефон в карман пижамы, хотя знаю, что он сядет минут через пятнадцать-двадцать, а то и раньше, накидываю халат и медленно шагаю к дверям.
Боже, прошу, пусть паркет не скрипит под ногами. Однако мне мерещится, будто каждый шаг отдается громким эхом, а двери нашей с Микаэлой комнаты открываются с таким скрипом, что слышать должно все общежитие. Но нет. Соседка даже не ворочается, только вздыхает чуть громче и натягивает одеяло почти до носа.
Что ж, хоть в чем-то мне повезло.
Телефон снова вибрирует.
«И не вздумай обмануть меня, милая муза. Я всегда знаю, где тебя найти. Но если ты хочешь, чтобы я как следует тебя наказал, попробуй сбежать. Как далеко ты убежишь, зная, что я догоню тебя?»
Пошел к черту, Рид. Я пыталась убежать, только толку от этого никакого: ты догонишь меня даже на другом конце страны, а то и где-нибудь в Мексике. Но я не набираю сообщение, просто прячу телефон обратно в карман и аккуратно иду по коридору второго этажа. Жмусь к стенке, словно намереваюсь с ней слиться, но вокруг никого: говорят, иногда старосты дежурят в ночную смену и получают за это освобождение от занятий, но Генри Тейлор не из тех, кто станет утруждать себя дежурствами.
Если бы моей главной проблемой был Генри Тейлор, жизнь стала бы в десять раз легче. Быть может, сегодня меня поймают после комендантского часа и с позором исключат из академии, вот тогда-то станет гораздо проще. Я выброшу из головы Рида Эллиота и не буду чувствовать, как с каждым днем он забирается все глубже мне под кожу.
Глупости.
Спуститься на первый этаж – раз плюнуть, по дороге мне не встречаются ни студенты, ни старосты, ни хваленая охрана. За стойкой на первом этаже тоже никого, хотя я готова поклясться – обычно здесь всегда сидит сторож. Пробираюсь мимо и выскакиваю на улицу через парадные двери, держусь в тени, однако если меня засекут камеры, то никакая тень не поможет. Мимо высоченных деревьев с низко нависающими кронами, мимо знаменитых розовых кустов, за которыми каждое утро ухаживает местный садовник, мимо выложенной светлым камнем дорожки, ведущей в парк.
В сторону второго жилого корпуса я бегу через сад. Пижамные штаны намокли, мягкие форменные тапочки выглядят просто жутко, и удивительно, как за мной еще не бросились в погоню со стороны нашего общежития. Обернувшись, замечаю, что там даже свет не горит – только на первом этаже, откуда я выбралась лишь чудом.
Телефон в кармане вновь вибрирует, когда я подхожу к дверям преподавательского корпуса, опасливо озираясь вокруг. Как только еще не разрядился?
«Ты опаздываешь, дорогая».
Будь у меня хоть немного времени, я бы остановилась и набрала сообщение. И в нем не было бы ни одного приличного слова.
Приоткрыв парадную дверь и ужаснувшись оглушительному скрипу, я замираю в ожидании шагов, шорохов или даже криков, но в фойе стоит тишина. Свет горит, я могу разглядеть вдалеке тускло освещенную лестницу и грозные силуэты высоких колонн вокруг. Но за стойкой пусто, точно как в нашем общежитии.
Да как он, черт побери, это делает? Рид – всего лишь профессор, у него нет власти над сторожами, охраной и камерами в академии. Если только он не запустил руки так глубоко, что может надавить не только на кого-то вроде сторожа, но и на самого ректора.
Как надавил, когда заставил того принять тебя в академию Белмор?
Заткнуть бы внутренний голос, чтобы он никогда больше не пытался наставить меня на путь истинный. Мы же оба понимаем, что уже поздно. Потому что прямо сейчас я