И я прекрасно знаю, о чем на самом деле хочу его попросить.
Время тянется неимоверно медленно, когда я поднимаю руку и трижды стучу в дверь, и еще медленнее – когда жду ответа. Только не говорите, что он решил и здесь надо мной поиздеваться и будет медлить, пока я не сойду с ума. Но нет. Уже спустя пару мгновений за дверью раздаются знакомые шаги, щелкает замок, и на пороге появляется Рид.
Ни привычной водолазки или рубашки, ни строгого костюма – на нем лишь свободные спортивные штаны и белая майка. Обычно аккуратно уложенные волосы слегка растрепаны, но на лице все то же самодовольное, надменное выражение. Он расплывается в улыбке, едва увидев меня, и пропускает внутрь. Заманивает в свою обитель, зная, что я уже не выберусь.
Я влипла по самые уши.
– А я так надеялся, что ты снова струсишь, дорогая, – шепчет он, отодвинув в сторону мои влажные после улицы волосы. – Мы бы здорово повеселились.
– Я похожа на трусиху? – спрашиваю я, вскинув голову, но голос предательски дрожит. Да и замерла я так, словно еще мгновение, и в руке Рида сверкнет нож.
– Очень.
Да, я трусиха, но мне до зубового скрежета хочется доказать, что таких трусих Рид еще не встречал. Да, у меня рядом с ним подкашиваются ноги и выскакивает из груди сердце. Да, я не могу признаться самой себе, что меня тянет к такому отвратительному чудовищу, что в глубине души я и искренне ему благодарна. Но ведь это не все.
Сегодня я хочу доверить ему кое-что особенное. Личное. То, от чего горячо желаю избавиться уже несколько лет.
– Значит, ты знаешь меня не так хорошо, как тебе кажется, – выдыхаю я, скидывая на пол отсыревший халат. – Потому что сегодня я трусить не намерена. И если…
Воздуха не хватает, приходится на мгновение прикрыть глаза и отдышаться. Все хорошо, я справлюсь. Не впервые раздеваюсь перед мужчиной, в конце концов, и на этот раз делаю это по собственной воле. И, даже не оборачиваясь, я чувствую на себе пристальный взгляд Рида.
– Я все еще хочу попросить тебя кое о чем.
– Второй раз за ночь? – усмехается он в ответ и надавливает мне на плечи, подойдя со спины. Сам спускает вниз пижамную рубашку и проводит пальцами по острым плечам, запускает по коже волну мелких мурашек. Боже, поверить не могу, что я это делаю. – Удиви меня, Ванда.
Набрав в грудь побольше воздуха, я разворачиваюсь к нему лицом и смотрю прямо в горящие зеленые глаза. Рид явно в предвкушении, но сегодня он не сумеет меня прочесть. Сегодня я покажу ему новую Ванду – сломанную, зависимую и готовую пойти на все, лишь бы избавиться от прошлого.
Настоящую.
Я беру Рида за руку и кладу его ладонь себе на живот, прямо над резинкой пижамных штанов, позволяю нащупать старый выпуклый шрам. Косой, уродливый, доставшийся мне от отчима. Отвратительный. Кажется, будто кожа Рида в несколько раз холоднее моей. Он застывает на пару мгновений, а затем скользит пальцами по шраму, несколько раз обводит его и улыбается.
Широко. Довольно. Жестоко.
– Сотри эту дрянь с моего тела.
Мне кажется или в его взгляде сквозит уважение? Или это восторг? Я закусываю нижнюю губу и опускаю глаза, не выдержав. Замечаю, как Рид отступает от меня на несколько шагов и открывает шкаф, шуршит одеждой и щелкает то ли замком, то ли зажигалкой. Дрожь пробегает по телу против моей воли.
Может быть, я все-таки ошиблась.
Когда Рид возвращается, в руках у него поблескивает тонкое лезвие ножа.
– Раздевайся, дорогая.
Творец
Никогда еще она не казалась мне такой привлекательной. Такой податливой. Согласной на все.
Веревки смотрятся на ее тонких запястьях просто превосходно: бледная кожа краснеет под их напором, руки поднимаются все выше, пока моя милая муза наконец не предстает передо мной во всей красе. Длинные темные волосы распущены и оттеняют глубокие карие глаза, губы искусаны в кровь, а на шее и ключицах тут и там красуются багровые следы от укусов.
Теперь все правильно. Теперь все идеально.
– Где ты была все это время, дорогая Ванда? – спрашиваю я полушепотом, стоя у нее за спиной. Провожу ладонью по изгибу талии, по бедрам и крепче прижимаю к себе. Веревки натягиваются сильнее. – Все то время, что я искал свою музу?
Но Ванда не может ответить: шелковый кляп мешает ей произнести хоть слово, и она лишь сдавленно стонет. Вытягивается, словно тугая струна, и смотрит на себя в зеркало с причудливой смесью страха и откровенного возбуждения. Я вижу, как блестят ее глаза, как она стыдливо сводит бедра и выгибается мне навстречу.
Ее хрупкая фигурка создана на небесах, не иначе, потому что ни одна девушка до дорогой Ванды не вызывала во мне такого трепета. Я склоняюсь чуть ниже и оставляю на ее обнаженной шее болезненный укус, скольжу пальцами по ее животу, очерчивая линию старого шрама.
Никто не имеет права касаться моей музы. Ни сейчас, ни в прошлом, ни в будущем.
В преподавательском корпусе редко бывают гости, ученики не заходят сюда вовсе, так что едва ли в мою комнату сунется хоть кто-то, и все-таки я закрыл двери на несколько замков, едва Ванда пересекла порог. И сейчас, в приглушенном свете настольной лампы, вытянувшись обнаженной перед высоким зеркалом, она выглядит удивительно.
Превосходно.
Всхлипывает и подается навстречу моим прикосновениям, откровенно трется о жестковатую ткань спортивных брюк, будто сама желает их с меня содрать. Нет уж, дорогая, хорошенького понемножку, и ты прекрасно знаешь, зачем явилась ко мне сегодня.
– Ты дрожишь, – шепчу я ей на ухо, прежде чем перекатить между пальцами тонкий и длинный нож. Один из моих любимых – кажется, с ним мы познакомились еще во времена учебы. Оружие, достойное моей музы. – Неужели ты передумала от него избавляться?
Ванда боязливо качает головой и зажмуривается, будто ждет – я вгоню этот нож прямо в ее отчаянно стучащее сердце. Если бы ты только знала, милая, как дорого мне твое маленькое сердечко. И скоро узнаешь, раз уж до сих пор не поняла, что оно бьется только для меня.
Не для крысы Уилсона, который позволил себе издеваться над тобой. Не для распускающего глупые слухи Тейлора, что ходит за тобой по пятам. И даже не для тебя самой, моя милая муза.
Только для