От Джессики пахнет мятной жвачкой и приторными духами, ее светлые волосы маячат у меня перед глазами и не дают сосредоточиться на словах. Выслужиться перед Ридом? Я пыталась сбежать от него несколько месяцев, пока не запуталась, как муха в липкой паутине, а ей кажется, будто я перед ним выслуживаюсь? В памяти всплывает последний вечер, проведенный в кабинете по истории литературы: его сильные руки на моих бедрах, скрипящий под каждым новым движением профессорский стол, мои сбивчивые хриплые стоны. Может быть, немного и выслуживаюсь.
Когда он заставляет меня это делать.
– Ревнуешь? – смеюсь я в ответ и снова кашляю.
В горло будто битого стекла насыпали, а каждое произнесенное слово отдается болью в груди. Что, черт побери, произошло в коридоре? Как я оказалась в душевой? Ничего не помню.
– К тебе? – Джессика болезненно хватает меня за волосы и тянет наверх, презрительно кривится, а ее подружки посмеиваются у нее за спиной. – Еще чего не хватало. Просто хочу преподать тебе урок и показать, что переходить дорогу старостам – плохая идея. Это мы управляем академией, мы устанавливаем правила, и мы же можем их нарушать. Не профессора, которым плевать, что происходит в нашем общежитии, и уж тем более не выскочки с первого курса, которым забыли объяснить, как себя вести.
– И не мечтай, что когда-нибудь сможешь занять наше место, – подхватывает рыжая, перекатывая небольшой стеклянный флакон в руках. – Ты до конца первого курса-то не дотянешь.
Студентки у нее за спиной смеются еще громче, а Джессика Купер залепляет мне звонкую пощечину. Правую сторону лица пронзает боль, перед глазами вспыхивают и гаснут цветные пятна, а голова гудит еще сильнее. Не успеваю я вытянуть вперед руки и отмахнуться от Джессики, как за первым ударом следует второй, а потом и третий.
Она сильнее стискивает мои волосы и тянет вниз, вынуждая меня не сползти, а плюхнуться на пол и удариться затылком о кафель. Во рту чувствуется знакомый металлический привкус крови. Черт.
– Жалкая стерва, – шипит Джессика и бьет меня ногой в живот. – Тварь.
Я не успеваю даже дыхание перевести, а удары становятся все мощнее. Приходится сгруппироваться, едва не сложиться пополам и прикрыть голову руками, лишь бы как-то смягчить боль. Просыпается моя самая слабая, самая бесполезная часть – терпеливая Ванда. Боль можно перетерпеть, агрессию – переждать, а травму – пережить.
Джессика ничуть не страшнее отчима. И она уж точно не сумеет сделать мне больнее или напугать сильнее, чем Рид.
– И если ты хоть слово скажешь ректору, он никогда тебе не поверит, – продолжает она и пинает меня с такой яростью, словно хочет убить. Я скулю от боли, сплевывая на пол кровь, а в голове бьется только одна мысль: терпи, терпи, терпи. Терпеть ты умеешь лучше всего на свете. – Он в долгу перед моим отцом и против меня не пойдет. А кто ты, Уильямс? Никто.
Боже, ударь меня еще пару раз и успокойся! Однако я не могу произнести ни слова – лежу на полу, будто в один момент и впрямь превратилась в ничто. Я ведь стала смелее, разве нет? Удар. Сильнее? Удар. Я смогла противостоять Риду. Снова удар. Нет, кого я обманываю – я просто поддалась, смирившись с его нездоровым увлечением, и увлеклась им сама. Проиграла. А теперь Джессика показывает мне, чего я на самом деле стою.
Едва я приподнимаюсь на руках, чтобы хоть как-то дать отпор, она наступает мне на спину и заставляет уткнуться лицом в холодный и мокрый кафельный пол.
– Я сказала, знай свое место, шавка! Или тебе не хватило той смеси, которой угостила тебя Лили? Провалялась здесь минут пятнадцать, но все еще пытаешься что-то из себя строить. Ты никто, Уильямс, и никогда никем не станешь!
Черт бы тебя побрал, Джессика Купер. Отбросив в сторону слабую и терпеливую Ванду, загнав ее в самый дальний угол сознания, я хватаю Джессику за ногу и тяну что есть сил. Она валится, стукнувшись головой о кафель, подружки бросаются ей на помощь и подхватывают раньше, чем она успевает упасть рядом со мной. Сколько их здесь? В глазах двоится, картина мира совсем нечеткая, но мне кажется, что как минимум трое: рыжая и еще одна блондинка, едва отличимая от самой Джессики. Трое на одного, да? Честности девчонкам не занимать.
– Пошла ты, – бросаю я с отвращением, а голос мой звучит гнусаво. Судя по всему, из носа идет кровь, но плевать мне на это хотелось. – Пошла ты к черту, Джесс.
По всему телу разливается слабость, но я заношу кулак и бью ее в челюсть. Один раз, второй, пока еще могу. Нет больше никакой слабой Ванды, я больше не собираюсь терпеть все то дерьмо, что готовы сотворить со мной люди вроде нее. И если кто-то и сделает мне больно, то только один человек.
Единственный, которому я готова простить боль. Единственный, кто научил меня ею наслаждаться.
Чертов, мать его, Рид Эллиот.
– Засунь себе в задницу свой статус. – Я замахиваюсь снова, но мою руку останавливает рыжая старшекурсница. Флакон, что она держала, валится на пол и разлетается на множество мелких осколков. – И ты тоже, дрянь. Чем ты меня опоила?
Нет, не опоила. По расползающемуся в душевой запаху становится понятно, что ничем меня не поили – просто дали нанюхаться какой-то гадости, чтобы я отключилась. И все ради чего? Ради чего, черт возьми?!
Меня накрывает такой волной злости, что я уже не чувствую боли – лишь бросаюсь вперед и вцепляюсь ногтями в лицо Джессики. Царапаю кожу до крови и рычу, словно дикий зверь, только бы показать ей, что я чего-то стою. Как тебе такое, стерва? Нравится? Я замахиваюсь и наотмашь бью ее по лицу, когда кто-то из старшекурсниц обхватывает меня сзади и оттаскивает от старосты.
Пусти меня, сучка!
Но нет. В крови бушует адреналин, однако мне не справиться с тремя девицами разом – они обступают со всех сторон. Подружки Джессики удерживают меня на месте, пока она поднимается на ноги и вытирает кровь с лица. Губа разбита, длинные светлые волосы в беспорядке, а форменный галстук покосился. Но кровь, судя по всему, поражает ее сильнее остального.
Джессика смотрит на окровавленную ладонь так, будто видит ее впервые, а потом переводит на меня яростный взгляд.
– Что ты натворила?! – кричит она. –