– Я уже читал новости насчет Джессики. Тебя так волнует ее смерть?
Моя милая муза замирает и хмурит густые брови. Злится. Дорогая, она ведь получила по заслугам – никто не смеет причинить тебе боль, пока я рядом. Только я сам.
– Ты… – Она вскидывает руки, но так и не произносит то, что наверняка вертится на языке: «Ты ее убил». – Это из-за меня, ты хоть понимаешь? Она умерла из-за меня! Все равно что я сама ее прикончила. Естественно, меня волнует ее смерть! Но не потому что я сильно переживаю за Джессику. Она, черт побери, сама пыталась меня убить, ее не остановило даже то, что мы находились в стенах академии. Просто…
Ванда запинается, шумно вздыхает и прикрывает лицо руками. Присаживается за мой стол и умолкает. Давай же, дорогая, признайся хотя бы самой себе в том, что ты переживаешь. Переживаешь о том, что меня упекут за решетку и ты останешься совсем одна. Потому что ты привязалась ко мне, правда? Так сильно, что уже не можешь представить себя отдельно от меня.
Расстояние между нами я преодолеваю в несколько широких шагов, но так и не прикасаюсь к милой музе. Смотрю на нее сверху вниз, чуть прищурив глаза, и жду. И кажется, будто ее молчание длится целую вечность. Даже часы тикают тише и медленнее, подыгрывают ей.
Давай же, дорогая Ванда, мое терпение не бесконечно.
– Просто она совсем не похожа на Хелену Браун, – срывается наконец с ее искусанных губ, и мир окончательно замирает. – И рано или поздно это пойму не только я.
Отвратительное имя пробуждает такие же отвратительные воспоминания, и изнутри поднимается волна злости. Нет, настоящей жгучей ненависти – той самой, какую когда-то пробудило во мне предательство Хелены. Такой прекрасной снаружи, такой чудесной, но такой гнилой внутри. Только мне давно уже не девятнадцать лет, и я умею держать себя в руках: достаточно глубоко вдохнуть, выдохнуть и прикрыть глаза на пару секунд, чтобы оттолкнуть непрошеные воспоминания в сторону.
Хелены давно уже нет, теперь существует только Ванда. И она никогда меня не предаст. Потому что я ей не позволю.
– И откуда же ты знаешь о Хелене, дорогая? – вполголоса спрашиваю я, склонившись к Ванде и опустив ладони на стол по обе стороны от ее лица.
– Я не идиотка, Рид. Я видела ее фотографию – мы похожи как две капли воды, только у нее выражение лица как у последней стервы, а у меня такое, будто я только вчера вылезла из петли. И в совпадения я не верю. – Голос у милой музы удивительно серьезный, а карие глаза сверкают решимостью и легкой злостью.
Она права, с Хеленой они похожи лишь внешне, в остальном же моя муза идеальна. Мрачна. Умна. Сломлена. И привязана ко мне до потери пульса, потому что никто другой не в состоянии ее понять. Не в состоянии ответить на ее больные чувства так, как делаю это я. Мы с Вандой буквально созданы друг для друга, и я ни в жизнь не поверю, что она этого не осознает.
– Десять лет назад ты учился в Белморе, – продолжает она, глядя мне в глаза. Хочется склониться и заткнуть ее грубым поцелуем, прижать к себе и разложить прямо на столе, но я лишь криво, натянуто улыбаюсь. Не разочаровывай меня, дорогая. Только не сейчас. – И именно с Хелены все началось. И если… Раз уж мы с ней так похожи, я хочу знать, сколько мне осталось. И какого черта тогда ты спас меня, когда Джессика решила от меня избавиться. Какого черта взялся за нее, если все равно планируешь закопать меня в том же парке, где нашли Хелену десять лет назад?
Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Я не хочу делать ей больно просто так. Только из-за того, что воспоминания о проклятой Хелене Браун застилают сознание и не дают сосредоточиться. Только из-за того, что моя милая глупая муза до сих пор уверена, будто я хочу покончить с ней, точно как с Хеленой.
– Сколько раз повторять, дорогая Ванда, что я не собираюсь тебя убивать? – яростно шепчу я ей на ухо, впиваясь ногтями в отполированную до блеска столешницу. – Ты разве еще не поняла, что тебя я хочу видеть рядом? Ты создана для того, чтобы быть частью меня, милая, и не сумеешь избавиться от меня, даже если захочешь. Я не отпущу тебя, Ванда. Не оставлю. И твое место не в холодном парке Белмора, не на пустоши и даже не в нашей проклятой академии. Твое место рядом со мной. Подо мной, на мне, где угодно, где ты сама пожелаешь. Но ты останешься в живых, дорогая. Даже если решишь вдруг залезть в петлю.
Плечи Ванды крупно содрогаются, она сглатывает, и ее тонкая шея соблазнительно изгибается. Впиться бы в нее зубами, оставить яркий след от укуса, слизать кровь языком и поглубже вдохнуть сладковатый с горечью аромат простеньких духов. Я готов дышать Вандой сутками напролет: впитывать ее страхи, желания и постыдные мысли. Чувствовать, как она дрожит в моих руках, и слушать, как умоляет не останавливаться.
Моя милая муза идеальна, пусть иногда и несет чушь.
– Тогда почему? – произносит она тихо, едва не плача. Однако в больших карих глазах не стоят слезы, только голос подрагивает и ломается. – Почему, черт возьми?
Мне бы хотелось, чтобы ты понимала меня чуть лучше, моя милая муза. Но разве ты можешь? Ты ведь совсем ничего не знаешь. Ты никогда и не хотела узнать, предпочитая считать меня бездушным чудовищем. Но я и есть бездушное чудовище, готовое в любой момент тебя сожрать. С той лишь разницей, милая, что я твое чудовище, а ты моя маленькая принцесса.
Но вместо того, чтобы сказать ей об этом, я крепко стискиваю волосы Ванды на затылке и тяну на себя, резко и нетерпеливо целуя. Сминаю ее губы своими, прохожусь языком по зубам и не даю ей перехватить инициативу. Нет, моя милая, если ты хочешь получить ответы на свои вопросы, тебе придется играть по моим правилам. Потому что других правил в нашей с тобой жизни больше не будет.
– Потому что Хелена предала меня, дорогая Ванда, – выдыхаю я ей в губы, прежде чем вновь накрыть их поцелуем. Привкус крови едва не сводит меня с ума,