Я спокойно нажимаю на кнопку дверного звонка и медленно покачиваюсь с пятки на носок, в предвкушении прикрывая глаза. Буквально вижу, как грузная фигура отчима моей милой музы тащится по дому, как он пересчитывает плечом углы и дверные косяки, прежде чем показаться на пороге. Майка кое-как заправлена в джинсы, на лице мрачное и заспанное выражение. Вид оставляет желать лучшего. Тем не менее Уилсон быстро берет себя в руки и улыбается – вежливо и радушно, как делает всегда, стоит ему оказаться в компании незнакомцев. Или людей достаточно влиятельных, чтобы он решил перед ними выслужиться.
Правильно, выслуживайся, пока у тебя еще есть шанс.
– Доброго дня, мистер Эллиот, – расшаркивается передо мной Уилсон. – Чего это вы так рано? Или уже собираетесь уезжать? Я-то думал, вы еще пару недель в отпуске. Как-никак, каждое лето к нам приезжаете.
Да, потому что в Рокфорде дотянуться до меня может разве что чертов ректор академии Белмор. Местной полиции нет до меня никакого дела, что уж говорить о местных, которые не замечают очевидного прямо у себя под носом. Ни меня, ни даже Уилсона, который живет здесь круглый год. Крыса, по ошибке забравшаяся под волчью шкуру, – он повсюду волочит ее за собой, а окружающие верят, что он на самом деле волк.
Отвратительно.
– Хотел поговорить с вами перед отъездом, – холодно улыбаюсь я, с трудом подавляя желание шагнуть вперед и как следует садануть по каштановой макушке Уилсона вешалкой для одежды. Рано, еще слишком рано. – Вы же знаете, я преподаю в академии, и мне хотелось бы поговорить насчет поступления Ванды. Она подала документы в Белмор.
Ему нет никакого дела до успеваемости приемной дочери, более того – он наверняка будет против, ведь тогда распускать руки он сможет разве что в отношении соседских девушек. А те не будут терпеть, в отличие от моей милой музы. Но и ей терпеть больше не придется.
Я переступаю с ноги на ногу и крепче стискиваю пальцами рукоять кейса, но на моем лице не дрожит ни один мускул. Идеальная маска приличного человека – именно такого, каким представляет меня Уилсон. Давай же, подумай, как ты не хочешь, чтобы она переезжала в Калифорнию на долгих четыре года. Ты же понимаешь, что оттуда она уже никогда не вернется.
– Да кто ж ее туда возьмет, – смеется Уилсон, но в голосе его ни капли добродушия. Конечно же.
– Я, мистер Уилсон. Мне хотелось бы написать характеристику, чтобы Ванду зачислили на первый курс, если она сдаст вступительный экзамен. И для этого мне нужно с вами поговорить.
Проходит несколько долгих секунд, и он все-таки отступает в сторону – откровенно неохотно – и пропускает меня внутрь. Вот мышеловка и захлопнулась, а ты попался, крыса. И на этот раз притвориться волком и сбежать не выйдет.
Делая вид, что вожусь с застежкой кейса, я незаметно защелкиваю замок на двери и прохожу внутрь. Гостиная в доме Уилсонов мало чем отличается от гостиной в доме моей покойной тетушки: просторная комната с трехместным диваном, телевизором и камином. Не лучшее место для работы, но мне приходилось видеть и похуже. Я справлюсь.
В памяти невольно всплывает бледное и измученное лицо Ванды. Она прекрасна, и такая боль ей вовсе не идет – гораздо сильнее мне хочется увидеть на ее лице нервную улыбку, когда ее маленькая мечта наконец исполнится. Осталось совсем немного. Буквально несколько мгновений, прежде чем я положу конец этому кошмару.
Моя маленькая муза заслуживает совсем другого.
– Не знаю, что вы хотели о ней узнать, мистер Эллиот, но учебу в престижной академии она не потянет. Ей скоро девятнадцать – пусть сразу устраивается на работу где-нибудь у нас, чем тратит время на колледж или университет. Не ее это, – говорит Уилсон, плюхнувшись на диван и даже не подумав предложить мне чай. Или хотя бы сесть. Отвратительные манеры.
– Вы не представляете, на что на самом деле способна Ванда, – ухмыляюсь я, глядя на него сверху вниз. В маленьких глазках крысы впервые проскальзывает искра страха, но тут же гаснет. – Да и в целом мало что понимаете. Но я это исправлю, мистер Уилсон, не переживайте.
Тонкое лезвие с легкостью выскальзывает из-под рукава водолазки – одно короткое движение, и Уилсон замирает на несколько долгих мгновений. Глаза расширяются от ужаса, он хватается за горло и старается остановить кровь, но уже слишком поздно. Крыса смотрит на меня с мольбой и откровенным непониманием, приоткрывает рот в попытках прохрипеть какую-нибудь банальность: попросить о помощи, спросить «за что мне это?» или выплюнуть пару ругательств.
Ты и сам прекрасно знаешь за что, Уилсон. За темные озера боли в глазах милой музы. За страх, каждый вечер сотрясающий ее тело. За то, что ты посмел касаться ее своими грязными руками – клеймил ее своей и думал, что никто и никогда не сумеет тебя остановить. Ты и не догадывался, что ей достаточно всего лишь пожелать. А мне – подтолкнуть ее к этому желанию.
К этому и десяткам других, с которыми ей только предстоит познакомиться.
Уилсон все извивается в попытках помочь себе, неуклюже валится вперед и ползет в сторону стола – за смартфоном, – но я наступаю на его протянутую вперед руку и довольно улыбаюсь.
– Знай свое место, животное, – говорю я совсем другим тоном и поправляю виниловые перчатки, прежде чем наконец распахнуть кейс. Идиот их даже не заметил, а может, не пожелал придавать этой маленькой детали значения. Зря. – Я не хочу, чтобы подарок для Ванды выглядел хуже остальных. С тобой и так придется как следует поработать.
С темно-красной бархатной подложки на меня смотрят пустые глаза мертвых и давно засушенных бабочек, но до подарочной упаковки мы еще дойдем. Стоило бы сделать исключение для моей милой музы, но я хочу, чтобы она поняла, с кем имеет дело. Хочу, чтобы она могла связать одно с другим и шептать мое имя ночами. Или дурацкое прозвище.
Какая разница? Я просто хочу, чтобы Ванда чувствовала: она не одна, и одна уже никогда не будет.
Пока жизнь вытекает из Уилсона багровыми каплями крови, я аккуратно извлекаю из кейса пинцеты и еще несколько ножей. Часы в гостиной показывают половину первого, значит, у меня в запасе есть еще пара часов – всего ничего, чтобы привести тело крысы в порядок и навсегда исчезнуть из этого дома. Да что там, из Рокфорда тоже придется исчезнуть чуть