– Ты сказала, что чувствуешь, будто подвела меня и Мэйзи. – Торин сделал паузу, у него внезапно перехватило дыхание. – Ты никогда не подводила ни меня, ни нашу дочь. Я знаю, что сейчас наша жизнь изменилась… и ты вольна выбирать. Если ты решишь пойти своим путем, я расторгну наши обеты и отпущу тебя. Но если в твоем сердце найдется место для меня… останешься ли ты?
Сидра обхватила его лицо ладонями. Ее глаза были как роса, а голос – теплым, как летняя ночь, когда она прошептала:
– Да.
Торин взял ее руки и поцеловал волдыри на ладонях. От вида мучений, которые она претерпела ради него, сердце защемило.
Они стали единым целым как раз в тот миг, когда рассвет начал проникать в окна. Торин обнимал Сидру в лавандовом свете, его пальцы скользили по изгибу ее спины и плеч.
Воин не мог описать свои чувства к ней, но они обладали силой проникать ему под кожу, делать его открытым и уязвимым. В душе капитана все еще оставались уголки, которых он стыдился. Он боялся полностью впустить Сидру в свою жизнь, позволить ей увидеть его самые худшие стороны, прикоснуться к окровавленным ладоням из его снов. Но затем он открыл глаза и увидел ее, связанную с ним в настоящем и прошлом, добровольно переплетающую свою судьбу с его.
– Торин, – выдохнула она. Ее черные волосы рассыпались по плечам, когда она пошевелилась.
– Сидра, – прошептал он, и ни один звук не был для него слаще.
* * *
Джек боялся, что если он не поговорит с Мирин сегодня, то это сделает Адайра. Он проснулся с головной болью, но худшее было уже позади. Юноша умылся и оделся. Его плед пришел в негодность после атаки Северного короля. В шерсти появилась дыра, как будто секрет, скрытый в узоре, быстро выходил на поверхность, и вид этого вызвал у Джека дурные предчувствия. Он накинул плед, решив продемонстрировать его ветхость. Мирин увидит это и поймет, почему ему нужно поговорить с ней.
Бард сложил свою искореженную арфу в футляр и закинул на спину. Он не знал, что делать с инструментом, но не хотел, чтобы тот просто лежал в его комнате как напоминание о могуществе Бэйна Губителя. Джек находил утешение в ощущении знакомой тяжести арфы; инструмент, хоть и поврежденный, все еще казался ему щитом, и теперь он был готов к любому исходу этого дня.
Юноша нашел Адайру в библиотеке, за отцовским столом. Перед ней были разложены книги и бумаги, а также коллекция сломанных перьев. Перстень лэрда блестел на ее руке. Джек заметил кольцо сразу, как только она его надела, потому что Адайра редко носила украшения – только половинка монеты, связывавшая их, обычно висела у нее на шее.
Девушка выглядела так, будто не спала всю ночь, и он замер, не зная, что сказать. Последние два дня он провел в своих покоях в замке не только потому, что Сидра так велела, но и чтобы быть поближе к Адайре. Не желая рисковать, он послал стражника остаться с Мирин и Фрей в его отсутствие.
– Сегодня ты выглядишь лучше, – заметила девушка, быстро оглядев его. – Собираешься поговорить с Мирин?
Джек кивнул. Он видел, как внутри нее кипит желание вернуть девочек. Она перенесла встречу с Иннес из-за кончины отца, но обмен должен был состояться уже завтра. К вечеру следующего дня они могли получить Оренну и узнать о местонахождении девочек.
Все наконец-то складывалось, и все же Джека мучили дурные предчувствия.
– Я пошлю за тобой, когда закончу, – сказал он.
– Хорошо. Спасибо, – ответила Адайра, возвращаясь к своим бумагам.
Джек смотрел на нее еще мгновение. Она едва говорила с ним с тех пор, как умер ее отец. Он хотел сыграть траурную песню в зале после похорон, чтобы утешить ее и клан, но понял, что голова слишком кружится. Он хотел навестить Адайру в ее покоях прошлой ночью, чтобы разделить с ней горе, но понял, что слишком волнуется, чтобы войти без ее приглашения. И поэтому он не делал ничего – просто лежал в постели, заставляя себя пить настои Сидры в надежде, что они восстановят его.
Понимая, что Адайра занята, Джек развернулся и ушел. Он направился к конюшням, попросил самого смирного жеребца и затем не спеша поехал в земли своей матери.
Мирин встретила его у двери, словно знала, что он придет.
– Нам не нужна охрана, Джек, – сказала она. – Хотя я ценю твою заботу.
Джек слез с коня и вошел во двор. Ему не хотелось заводить разговор. Это был его последний миг неведения, по истечении которого он узнает правду о своем происхождении, о том, что сделала его мать, и это изменит его навсегда.
– Мне нужно серьезно с тобой поговорить, мама.
Мирин нахмурилась, когда заметила, в каком плачевном состоянии находится его плед – тот самый, в который она вплела тайну, известную только ей. Ее взгляд скользнул к лицу сына, и она, наконец, увидела, каким уставшим он был. Заметила серебро в его волосах, словно его коснулся перст смерти.
– Джек! – воскликнула Фрей, проскользнув мимо матери во двор, чтобы обнять брата. – Я думала, ты уже никогда не вернешься домой.
– У меня были дела в Слоуне, но я скоро вернусь. Слушай, Фрей. – Он присел, чтобы встретиться с ней взглядом, и только сейчас ощутил, как сильно болят его колени. – Мне нужно поговорить с мамой наедине. Как думаешь, ты смогла бы остаться во дворе ненадолго?
Глаза Фрей расширились. Она почувствовала напряжение, повисшее в воздухе, и перевела взгляд на Мирин.
Мать кивнула, давая разрешение, и Фрей робко улыбнулась брату.
– Хорошо, – сказала она, поднимая рогатку. – Но потом ты попрактикуешься со мной?
– Да. Я найду тебя, когда закончу. Пожалуйста, не выходи за пределы двора.
Девочка пошла к хлеву, где коровы жевали сено. Джек выпрямился, ожидая, что Мирин пригласит его в дом.
Она так и сделала, хотя лицо ее побледнело.
Казалось, его не было дома целую вечность. Первым делом он принялся закрывать все ставни.
– Оставь одно окно открытым, чтобы я могла видеть Фрей, – резко сказала Мирин.
Джек перевел взгляд на мать.
– Это не тот разговор, который ты хочешь, чтобы услышали ветер или твоя дочь.
Мирин стиснула подол своего платья.
– О чем это ты, Джек?
Он запер последнее окно, жестом указывая Мирин сесть на диван. Женщина неохотно подчинилась; юноша поставил арфу на пол и устроился на стуле напротив нее. Он слушал тяжелое