– Аэлита Львовна, а можно немного личный вопрос, который давно меня занимает? Почему – Аэлита [3]? Как так получилось? И что значит это имя в вашем случае? Тоже – «свет звезды» и что-то там про видения, как же оно…
– Какие видения, господь с вами! – рассмеялась вѣщевичка. – Это от «аэролит», батюшка очень астрономией увлекался.
– А как же книга? – растерянно спросил Натан, с иронией признавая, что имя такое собеседнице очень подходит. Буквально в соответствии с присказкой «как вы лодку назовёте, так она и поплывёт».
– Алексей Николаевич жил по соседству, в юности они были довольно дружны с отцом. Он, наверное, и имя придумал, отец совсем не литератор, – пожала плечами она, после чего обиженно нахмурилась: – Хотя мне теперь не верят, что меня вправду так зовут. Книга-то много шума наделала, особенно у нас в городе, автор же почти местный. Вот и думают все, что я намеренно себе такое взяла, из-за истории этой, и допытываются, как же меня на самом деле зовут. А я её даже не читала!
– И что, крестили так же?
Брамс выразительно махнула рукой.
– Ну, как крестили, этого я не помню, а в книгу точно внесли. Только отчего-то записали тридцать первым июня, – вздохнула она. – Вот и ничего смешного! – укорила поручика, хотя тот так заразительно расхохотался, что Брамс не сумела удержаться от ответной улыбки.
– Простите, но это действительно замечательно. И очень вам подходит, – покачал головой Титов, разглядывая собеседницу и продолжая улыбаться.
– Что именно? – растерялась та.
– Всё. И имя ваше марсианское, то есть космическое, и тридцать первое июня, и характер ваш, и флейта – тоже. Вы исключительно не похожи на всех прочих людей, но при этом изумительно гармоничны. – Натан вновь покачал головой, окинув девушку тёплым, бархатно-мягким взглядом лучистых глаз, под которым Брамс до крайности смутилась.
На несколько секунд повисла тишина, показавшаяся Аэлите ужасно неловкой и неправильной. Она поёрзала, словно стул под ней разогрелся и начал припекать. Она лихорадочно пыталась отыскать новую тему для беседы, но ничего путного не придумала и предложила:
– Может, уже пойдём? Чтобы время не тратить.
– Действительно, пора, что-то мы заговорились, – согласился поручик, расплачиваясь по счёту.
К счастью для обоих сыскарей, конфликта из этого не случилось. Аэлита к денежным вопросам относилась настолько легко, насколько подобное вообще возможно. В этом смысле её можно было назвать совершенно счастливой: Брамс принадлежала к числу людей, запросы которых значительно уступали размерам жалованья, и потому могла позволить себе не задумываться о деньгах вовсе. С той же лёгкостью она, замешкайся Титов, заплатила бы сама и ещё удивилась бы, начни он протестовать.
Диспансер оказался очень чистеньким и аккуратным зданием о двух этажах, выкрашенным в нарядный розовый цвет и отделанным белой лепниной, да и внутри всё соответствовало: чисто, уютно. В воздухе витал специфический больничный дух, который слегка оттенялся ещё не до конца выветрившимся запахом нового, свежепостроенного дома – дерево, паркетный лак, краска.
И кабинет, в котором гостей из полиции принял профессор психиатрии с неожиданной фамилией Лопух (Титову начало уже казаться, что город С*** буквально наводнён профессорами всех мастей, составляющими добрую половину местного населения), тоже был весьма опрятным и уютным: светло-жёлтые стены, высокий потолок, большие окна и широкий письменный стол. Стулья, обитые аляповатой жёлтой тканью в крупных алых маках, именно здесь почему-то смотрелись не вульгарно, а исключительно трогательно.
Иннокентий Илларионович Лопух был низеньким, плотным и очень круглым. Круглыми были его туловище, и лицо, и лысина на макушке, похожая на тонзуру, и сильные очки с толстыми стёклами. Он даже говорил «кругло», отчётливо окая.
– Здравствуйте-здравствуйте, – поднялся психиатр навстречу посетителям. – Добро пожаловать, проходите! Чем могу помочь, драгоценные мои друзья?
Брамс на всякий случай отступила чуть назад, пропуская вперёд поручика: очень её настораживал этот доктор своей кипучей энергией.
– Нам необходима консультация, – осторожно начал Титов, приближаясь к стульям для посетителей.
– Простите, но семейные проблемы – это не ко мне, – разом поскучнев, развёл руками Лопух. – И вообще у меня сейчас неприёмное время, только по острым вопросам!
– Мы из полиции, – нахмурился поручик.
– Тем более! – махнул обеими круглыми пухлыми ладонями профессор. – Идите, друзья, идите. Вы ещё достаточно молодые, чтобы разобраться без врачебной помощи. Тут главное…
– Следователи Титов и Брамс, уголовный сыск города С***, – резко оборвал его Титов. – Мы расследуем преступление и хотели бы узнать ваше профессиональное мнение о личности злодея.
– Не новобрачные? – подозрительно уточнил профессор.
За плечом поручика булькнула от возмущения Брамс, сообразившая, почему их пытались столь странным образом выставить из кабинета.
– Нет, – отрубил Натан, гадая, чем так не угодили Лопуху супружеские пары.
– Жалко, – противореча собственному недавнему поведению, с искренней печалью вздохнул профессор. – Ну, садитесь, рассказывайте, что там у вас за преступник.
Повествование много времени не заняло, хотя поручик и старался учесть мельчайшие подробности. Лопух не задавал вопросов и вообще никак не выказывал собственного отношения к словам посетителя, лишь молча слушал, хлопая глазами за толстыми стёклами очков.
– И что же я должен вам сообщить по этому поводу? – с рассеянной улыбкой поинтересовался Лопух, когда Титов кончил рассказ.
– Сумасшедший это или нет, – неопределённо пожал плечами следователь.
– Боюсь, ничем не смогу вам помочь. Видите ли, психиатрия главным образом изучает личность человека. Да, в совокупности с результатами его деятельности, но никак не результаты без личности. Психопат он или нет, шизофреник или эмоционально тупой индивид – всё это я могу сказать, лишь поговорив с ним. Вы, дорогой друг, пользуетесь в своей служебной деятельности индукционными методами – познавая элементы, разрозненные детали, собираете их воедино, в образ ситуации, в конкретные её предпосылки. Мы же в работе осуществляем обратное, дедуктируем: наблюдая личность во всей её полноте, зная законы формирования и образования этой личности, фигурально выражаясь, разбираем её на составляющие, выделяя сломанные или просто отличные от известного образца части, устанавливаем причины подобного дефекта. Может быть, когда-нибудь психиатрия накопит столько знаний, чтобы индуктивно, по поступкам и неким свойствам личности, в достаточной степени точно воссоздавать её портрет, но увы, наша наука пока настолько юна, что многие даже выдающиеся умы считают её шаманством, – развёл руками профессор. – Вот когда поймаете злодея, тогда обращайтесь, выясним, в своём ли он был уме, творя все эти мерзости, или ему приказали некие голоса свыше.
– Спасибо за разъяснение, – коротко ответил на это Титов, поднимаясь с места. – Простите, что потратили ваше время.
Брамс, сидевшая всё это время надувшись словно мышь на крупу, с готовностью подскочила со стула, своим видом демонстрируя желание поскорее отсюда уйти.
– Ничего,