Чэн Юй не могла сдаться.
– Я точно водил вас выпить вина и чаю, но не припоминаю, чтобы слагал стихи!
Белолицый юноша вспомнил первым и на одном дыхании закончил за своим невысоким другом:
Над белоцветною отмелью гуси кричат, и луна
Башню Цзяндун освещает, как же она хороша!
Ветер ли свежий, вино ли – будем мы пить допьяна,
Чтобы при взгляде на ивы в тоске не сжималась душа.
Юноша с хорошей памятью посмотрел на Чэн Юй и твердо сказал:
– Это сочинили вы.
Княжна так же твердо ответила:
– Не я.
Тогда он напомнил:
– Вам было тринадцать, то был конец года. Вы пригласили нас выпить вина в Бамбуковых покоях и без конца вздыхали, что, мол, вашей богатой и беззаботной жизни пришел конец и тот день – последнее воспоминание, которое у нас о ней останется. Вы в одиночку приговорили три кувшина вина «Опьяняющий ветерок», которое делают в башне Цзяндун, а потом разрыдались и начали сочинять стихи…
Чэн Юй не помнила ничего из перечисленного и продолжила отрицать:
– Не было такого.
Невысокий мальчик с едва сдерживаемой улыбкой указал на столетнее дерево, растущее у башни Цзяндун, и сказал:
– Вы взобрались на то дерево, чем очень напугали братца Чжу Цзиня. Он пришел тогда забрать вас, но вы наотрез отказались слезать и со слезами грозились, мол, если вы не сможете быть самым богатым господином Юем во всем Пинъане, то проведете остаток жизни на дереве. Братец Чжу Цзинь рассердился, сказал, что вы можете оставаться на дереве, сколько вашей душе угодно, и ушел.
Чэн Юй пошатнулась, но устояла.
– Клевета.
Белолицый юноша добил:
– И потом вы сидели на дереве и подвывали: «Ветер ли свежий, вино ли – будем мы пить допьяна-а-а-а, чтобы при взгляде на ивы в тоске не сжималась душа-а-а-а. Раз тоска, два тоска, три тоска-а-а. Моя тоска как море глубока-а-а-а, и не будет моей тоске конца-а-а». Мы хотели вас снять, но у нас не было навыков братца Чжу Цзиня. Ху Шэн умеет лазить по деревьям, но даже он добрался только до середины и не смог вас достать, потому что ныть вы предпочитали, угнездившись на самой макушке.
Чем дальше, тем сильнее славные товарищи Чэн Юй отклонялись от темы, отчего у нее совсем вылетело из головы, что она позвала их, чтобы убедить братца Ляня в том, какие Сливовые покои замечательные. У княжны алели уши. Она прижала руку ко лбу и сообщила Лянь Суну:
– Мне… Мне надо идти.
Третий принц на нее даже не посмотрел, самым внимательным образом слушая чушь, которую несли юноши. Он слегка наклонился и уже не морозил равнодушием ледяной глыбы, даже с интересом уточнил:
– Так вы оставили вашего главу на дереве на всю ночь?
Увидев, что красивый незнакомец, который с момента их прихода молча стоял в сторонке, явно не желая вступать в разговор, вдруг заинтересовался их словами, юноши разволновались еще больше и наперебой загомонили:
– Вовсе нет, мы долго уговаривали, но глава не хотел слазить!
– Но вскоре Лю Ань из «Доу золота» пришел показать Ху Шэну Пурпурноголового генерала – своего сверчка, и глава слез сам, потому что тоже хотел посмотреть на боевого сверчка!
– Братец Чжу Цзинь все же сильно беспокоился и снова явился за главой. Заметив, что его уже нет на дереве, он чуть не сошел с ума от беспокойства. В итоге видели бы вы, как почернело его лицо, когда он вошел в башню и увидел, что глава приник к столу и глаз не сводит с бойцового сверчка!
Казалось, от макушки Чэн Юй скоро пойдет дым. Говорила она, впрочем, спокойно – чего волноваться, если причин жить ей в целом не осталось:
– Это я помню. Вы все про меня выболтали? Если все, то идем, состязание скоро начнется.
Лянь Сун посмотрел на нее с насмешливой улыбкой.
– Быстро же высыхает море твоей тоски.
Девушка вновь вспыхнула, но отбила, изо всех сил сохраняя спокойствие:
– Мне было тринадцать. – И подогнала добрых товарищей: – Идемте, быстрее, иначе опоздаем.
Но Лянь Сун остановил ее:
– Может, перед уходом ты все же скажешь мне, где мы, в конце концов, встречаемся?
До оглушенной откровениями товарищей Чэн Юй не сразу дошла суть вопроса, чем мужчина не преминул воспользоваться, склонив голову и улыбнувшись:
– Раз молчишь, значит, я сам решу.
Лянь Сун улыбнулся – и будто сияние луны растеклось на тысячу ли, и будто разом вокруг распустились десятки тысяч цветов. От этой мимолетной улыбки у Чэн Юй закружилась голова. Как в тумане она услышала приговор:
– Тогда мы встретимся в башне Вольных птиц. Я буду ждать тебя там.
– В башне Вольных птиц, – Чэн Юй мгновенно очнулась, – в башне Вольных птиц, дороже которой нет во всем Пинъане?
– Да, именно в ней.
Пятьсот золотых, вырученные за продажу свадебного платья, давно закончились. Теперь нищая и совершенно запутавшаяся княжна Чэн Юй особенно остро ощутила, как тяжела эта жизнь. Она закрыла голову руками и на мгновение задумалась. К счастью, девушка вспомнила, что попросила своего хорошего друга Ли Мучжоу поставить сегодня на ее победу, а значит, если она выиграет состязание, у нее появятся деньги на то, чтобы угостить третьего братца Ляня в башне Вольных птиц.
Чэн Юй стиснула зубы.
– Ну… Ладно. Третий братец Лянь, ты пока ступай в башню, я скоро приду.
Она остервенело поправила повязку на лбу.
– Если я не выиграю в этом состязании, ноги моей не будет в Пинъане!
С этими словами княжна резко повернулась и, обуреваемая жаждой убийства, стремительно направилась к площадке для игры в цуцзюй, расположенной в южной части города. Ее болтливые товарищи потянулись за ней.
До провожавшего их взглядом Лянь Суна донеслось, как Чэн Юй крайне поучительным тоном вразумляла юношей:
– Вы поступили в корне неверно, больше так не надо.
Юноши тупо переспросили:
– Так не надо?
Чэн Юй проникновенно продолжала:
– Как вы могли запросто рассказывать кому-то о моем позоре? Неужели не ясно, что если я потеряю лицо, то и вы потеряете ваше?
Парни, не понимающие причину такой отповеди, возразили:
– Но ведь это был ваш старший брат, разве нет?
Их глава промолчала. Когда они завернули за угол, Лянь Сун услышал, как Чэн Юй тихо вздохнула:
– Ну, брату можно. Но чужим чтоб больше никогда.
Лянь Сун, поигрывая складным веером, некоторое время постоял под вывеской башни