Землемер механически закивал, соглашаясь с логикой финансиста. Купцы задумались — не все планировали строить лавки, некоторые рассматривали жилую недвижимость — с ней меньше мороки.
Пока торговцы спорили о преимуществах разных линий, на окраине пустыря группа местных крестьян остановилась, наблюдая за сборищем богато одетых людей.
— Гляди-ка, — прошептал один другому, указывая на купцов. — Богачи что-то затевают.
— Час уже стоят, на снег пялятся, — хмыкнул его товарищ. — У нас в деревне так только Федька после самогона по утрам делает. Его, правда, никто в шубу не одевает.
Крестьяне ухмыльнулись и двинулись дальше своей дорогой, оставляя купцов обсуждать детали будущих сделок на заснеженном пустыре, где скоро должен был вырасти новый центр власти княжества.
Глава 12
Месяц назад
Тусклое декабрьское солнце едва пробивалось сквозь облака, когда наша машина остановилась перед воротами усадьбы Абутайловых. Я вышел, оглядывая трёхэтажный каменный особняк с флигелями по бокам и обширным земельным наделом — бывшее боярское имение, конфискованное Веретинским три года назад.
Абутайлов, прошлый председатель Боярской думы, посмел возразить князю на заседании по вопросу о новых налогах. Через месяц Тайный приказ «очень удачно обнаружил», что тот готовит заговор против государя. Показательный процесс, конфискация имущества, ссылка в Пограничье, где Абутайлов умер от тифа через полгода. Стандартная схема Веретинского для устранения неугодных.
Имение пустовало с тех пор — после конфискации оно перешло в казну, но в городе пошли слухи, что усадьба проклята: боярин перед смертью якобы призвал на неё несчастье. Суеверные покупатели отказывались даже смотреть на имение, а Веретинский, при всей своей жестокости, побаивался мистики. Земля зарастала бурьяном, в особняке поселились крысы и птицы, флигели ветшали. Идеальное место для моих целей — я в проклятия не верил.
Из второй машины вышли три человека. Тимофей Михайлович Уланов, новый глава Военного приказа, — жилистый мужчина лет сорока пяти с проседью в коротко стриженных рыжих волосах и постоянной складкой озабоченности между бровей. Простолюдин, проработавший в приказе двадцать лет, дослужившийся до начальника департамента оперативного планирования. Когда я арестовал прежнего главу Приказа за хищения, именно Уланов после аудита Артёма и проверки Коршунова оказался единственным среди высокого начальства, чьи руки были чисты. Повышение он принял с недоверием — привык, что высокие должности достаются по знатности, а не по заслугам.
За ним — двое ветеранов. Сергей Фильченко, бывший Стрелец лет пятидесяти, с пустым рукавом, заколотым булавкой к мундиру — руку оторвал Бздых при защите форта от Бездушных четыре года назад. Рядом Касьян Цаплин, бывший армейский капитан лет сорока, опирающийся на деревянный костыль — ногу ниже колена потерял из-за взрыва гранаты. Даже на протезе ему сэкономили… Оба отправлены в запас с мизерной пенсией, оба пришли на встречу с настороженностью людей, привыкших к равнодушию начальства.
— Пойдёмте, — бросил я, направляясь к воротам.
Калитка скрипнула — петли заржавели. Внутренний двор зарос по колено травой, в углу валялись остатки разбитой кареты. Я представил, как здесь будет выложена брусчатка, установлены турники и брусья, размечен плац для построений.
— Господа, — начал я, останавливаясь посреди двора и оборачиваясь к спутникам, — я хочу открыть здесь Кадетский корпус. Военную школу для детей-сирот.
Уланов моргнул, Фильченко и Цаплин переглянулись.
— Для сирот, Ваша Светлость? — уточнил Уланов осторожно.
— Именно. Любого происхождения — простолюдины, обедневшие дворяне, не важно. Главное — остались без родителей и некому о них позаботиться. Мы их примем, накормим, оденем, научим грамоте, счёту, военному делу, — я обвёл рукой территорию. — Здесь будут казармы, классы, тренировочные площадки. Вначале общая подготовка до пятнадцати лет, потом три года специализации по способностям: пехота, артиллерия, Стрельцы, гвардия, разведка, правоохранительные органы.
Цаплин хмыкнул, перенёс вес на костыль:
— Звучит как сказка. В Содружестве нет таких школ. Только Военные академии для офицеров, и те — для детей богачей.
— Именно поэтому я хочу создать Кадетский корпус, как альтернативу, — ответил я жёстко. — Во Владимирскую академию берут только детей аристократов или очень обеспеченных простолюдинов. «Добровольный» взнос — пять тысяч рублей в год. Обычный человек это не потянет при всём желании.
— Мой отец был купцом Второй Гильдии, — тихо произнёс Уланов, глядя на разбитые ступени особняка — годами копил деньги, чтобы отправить нас с братом в ту академию. Так и не смог накопить. Мы пошли в армию рядовыми. Ванька погиб во время прошлого Гона. Ему было девятнадцать.
Воцарилось молчание. Я дал ему затянуться, потом продолжил:
— Талант не зависит от толщины кошелька родителей. Среди сирот может оказаться будущий великий полководец, блестящий разведчик или честный следователь. Но если их бросить на улице, они станут ворами и попрошайками. Наше княжество не может себе этого позволить.
Цаплин кивнул, потирая колено — явно привычка:
— При всём уважении, Ваша Светлость, это звучит… идеалистично. Я двадцать лет прослужил в армии. Знаю, как к простолюдинам относятся офицеры из знати. Как к расходному материалу. Вы собираетесь готовить сирот, чтобы потом какой-нибудь боярский сынок использовал их как пушечное мясо?
Я повернулся к нему, встретив его взгляд:
— Нет. Поэтому лучшие выпускники корпуса смогут получить офицерские звания. Наравне с выпускниками академии. По заслугам, а не по происхождению.
Уланов качнул головой, и в его голосе прорезалась горечь:
— Благородные не захотят служить рядом с выходцами из черни, Ваша Светлость. Это нарушит весь порядок вещей. Аристократы считают военное командование своей прерогативой. Как они будут подчиняться старшим офицерам, которые вчера были никем?
— Будут подчиняться замечатльно, — отрезал я, — потому что иначе вылетят со службы. Я строю армию, где имеют значение только навыки и реальный опыт, а не родословная. Кто не справляется или отказывается подчиняться компетентному командиру из-за его происхождения — найдёт себе другое место работы.
Тимофей Михайлович смотрел на меня с недоверием и надеждой одновременно — человек, который всю жизнь бился о потолок из-за низкого происхождения, вдруг услышал, что этот потолок убирают.
Я подошёл к Цаплину, остановившись в шаге:
— Касьян Петрович, в документах написано, что вы выросли в приюте. Расскажите.
Ветеран поморщился, будто вспомнил что-то неприятное:
— Да, в приюте под патронажем Общества Призрения Погорельцев и Беженцев. Громкое название, а по факту — ночлежка для никому не нужных детей. Нас держали в подвале, кормили помоями, учили только одному — выпрашивать милостыню на улицах. Старшие мальчишки воровали на рынке, девочек заставляли… — он осёкся, сплюнул, — в общем, не место это было для детей. Сбежал оттуда в пятнадцать, ушёл в армию, соврав о возрасте. Лучшее решение в жизни.
— Много там было детей? — спросил я.