Левое плечо, повинуясь жуткой силе самострела, что прислал в него этот болт, дёрнулось и вытянуло, улетая назад, голову с оскаленным в неслышном крике и заметной даже издалека злобной ярости ртом, откуда, кажется, блеснув на Солнце, показались железные змеиные зубы. Три болта с чёрным оперением так же медленно, будто очень нехотя, пробивали грудину, скулу и шею. Брызнули красные капли. А потом догорел запал.
Судя по тому, что ближний к падавшему внутрь крепости лихозубу каменный зубец смело́, развалило по камню и бросило в сторону берега, заряд был хоро́ш. Оседавшее в серо-белом облаке дыма розовато-красное облако кровавой взвеси говорило о том же самом. Низкий гул, стоявший у нас со Всеславом в ушах, превратился в истошный вой и визг. Значит, время перестало валять дурака и набрало-таки привычную скорость.
— Вот это да, — проговорил Крут, глядя на потихоньку развеивавшееся дымное пятно. На том месте, где вот только что почти спрятался за несокрушимым камнем жуткий и смертельно опасный противник. На том месте, где теперь не было ни одного, ни другого.
— Не уполз, гад! — радостно рыкнул Рысь.
— Улллете-е-ел. Почти ве-е-сь. Там но-о-оги должны были оста-а-аться, — судя по обострившемуся акценту, Ян сильно переживал, хоть внешне виду и не подавал.
— Жопа, — выдохнул Хаген Тысяча Черепов, не уточнив, что именно подразумевал: отдельную теперь часть лихозуба или ситуацию в целом.
— Её ннне заме-е-етил, — с возвращавшимися нордическими спокойствием и тактом ответил Янко.
А потом со скрипом и лязгом дёрнулась громада моста. И толстенные витые канаты стали опускать его в сторону причалов. А стоило брёвнам спуститься, не успев ещё даже коснуться земли, как по ним повалили люди.
Спрыгивая с края моста, неслись они с криком и плачем к берегу, на бегу́ срывая с себя опо́рки и обмотки, лапти и кожаные поршни. Отшвыривая их или наоборот прижимая к груди. Падая с разбегу на землю. На то самое место, куда указал вчера ужасный Чародей. Город Шлезвиг свой выбор сделал.
— Эх, надо было воев вокруг поставить. Разбегутся ж, крысы! — едва ли не с тоской вздохнул Свен Эстридсон.
Рысь глянул на него через плечо с причудливой смесью удивления, раздражения и глубокой озабоченности. Он вообще не любил, когда ему советовали те, кто не входил в наш с ним негласный ближний круг, где были сперва сотники, князь, дедко Яр и дядька Третьяк, а относительно недавно добавились патриарх Всея Руси и великий волхв. Ну, и мастера́, но исключительно в части, качающейся. Ни главы сопредельных стран, ни их воеводы, Гнатовы коллеги, в этот самый ближний круг не входили точно.
Он подшагнул поближе к носу, встав чуть впереди великого князя, приложил ладони ко рту и крикнул пронзительно и звонко соколом. И лес, окруживший крепостную стену, начал отзываться такими же криками. Справа налево, с востока на запад раздавались отрывистые голоса хищных птиц. И те будто слетались к городу. А из-за деревьев и кустов начали появляться первые русские ратники. Они стояли, конечно, не вплотную, не плечом к плечу, не «мышь не проскочит». Но к мышам тут как раз претензий-то и не было, пусть бы и скакали, хоть стадами. А вот выбраться незамеченным человеку из этого оцепления не вышло бы точно.
— Близко встали. Часть может подземными ходами уйти, — тщательно скрывая заметное смущение, для вождя нехарактерное, пробурчал Свен.
Гнат снова обернулся через то же самое плечо, но теперь во взгляде добавилось неискреннее сочувствие.
Перекличка соколов добралась до западного берега и будто отодвинулась назад. Следующие голоса зазвучали почти на пределе слышимости, словно птицы таились в лесах за одну-две версты от города. На то, чтоб соколиные крики достигли восточного берега, обойдя крепость по большому кольцу, ушло прилично времени, достаточно для того, чтобы лодьи с вождями пристали к остаткам правого причала, на которых уже лежали свежие брёвнышки, а поверх — щиты с гербом города. По ним на берег и сошли.
Наши криками и жестами перераспределяли босых и перепуганных горожан с места на место. Движение это сопровождалось поворотами Яновых с самострелами. И неприятно кольнуло мою память, вызвав там ассоциацию с гестаповцами, что окружили деревню и сейчас начнут искать партизан или связных. Но совершенно внезапно память, уж не знаю, моя, Всеславова или обе сразу, лягнулась в ответ. Наши отряды тоже занимали города, походив по долинам и по взгорьям. И очень вряд ли шли первым делом в библиотеку, храм или краеведческий музей. Но в фильмах и образах моей молодости про конвои и оцепление ничего не было. Там народ встречал советских солдат с цветами. Про заградотряды и прочие ужасы и бесчинства стали говорить и показывать гораздо позднее. Зато как…
Всеславу моя задумчивость была малопонятна. Он цепко, как стрелок, осматривал крытые и открытые галереи крепостной стены. Внимательно, как торговец и строитель — остатки причалов. Задумчиво — гомонящих горожан, что, кажется, начинали понемногу успокаиваться, поняв, что сейчас и, возможно, даже сегодня больше никого громом и молниями убивать никто не собирается. Потому что он как-то удивительно быстро ощутил себя хозяином и этого места, и этих людей. И принял ответственность. И мучаться-метаться Родей Раскольниковым ему было незачем и некогда. Он с самого детства совершенно точно знал, что он право имеет.
Шум поднялся внезапно, от небольшой группки людей, одетых дороже и богаче прочих. Самый дородный и мордатый из них орал неожиданно высоким хрипловатым тенорком что-то про «невместно» и «да как вы смеете». Глядя на мечи нетопырей рядом с ним было предельно ясно, что они готовы по первому слову десятника, сотника, воеводы или батюшки-князя этот звонкий репродуктор обесточить. Или даже динамик ему от остального корпуса отмахнуть одним ударом.
— Кто таков? — повысил голос Всеслав, привлекая внимание.
— Я старшина торговой стражи! Меня в этом городе знает каждый! Мой род древний и уважаемый, и стягивать сапоги, как последний босяк, я не стану!
Верещал он на странной смеси плохого русского, вагрского, датского и германского, но смысл был понятен и так.
— Немил, мне нужна его левая нога, — тем самым голосом, от которого, кажется, и ветер замирал, проговорил князь.
Вряд ли многие из местных поняли, что произошло. Даже из тех, кто стоял рядом. Что-то свистнуло, и возмущённые крики мордатого оборвались, а сам он упал. И захлопал ртом, пытаясь вдохнуть хоть немного