Мгновенно включившаяся оценочная реакция была видна невооружённым взглядом и, кажется, даже слышна́: в тёмной голове будто костяшки счётов кто-то скинул влево, все разом, и начал отщёлкивать направо, как у тёти Зины в том чипке при гарнизоне на берегу озера Ханка.
— Дело сложное, небывалое. Такое сладить — многое нужно. Знания, люди, смелость, — вот как он умудрился выстроить фразу без единой сложной для него буквы «р»? Но как-то справился. И продолжил. — Попасть в покои дамы Анны — не пустяк. Ты бы сам смог? — и он прищурился на нас с князем, думая, что выгадал время на раздумья. Не угадал.
— Не знаю, не пробовал. Ко мне в гости на Русь она сама приезжала, — легко ответил Всеслав.
И торговец замер, разинув рот. И не двигался до тех самых пор, пока уставший ждать Гнат не помог ему поднять непослушную, ставшую, видимо, очень тяжёлой, нижнюю челюсть. Вежливо. Мечом. Не вынимая, правда, из ножен.
— Ай! — дёрнулся толстячок, едва не упав. — А. Ну да. Великий князь, конунг, хёвдинг, ягл… Кого ещё в гости ждать, как не коголеву, конечно. Но так быстго, как смогу я, вам не успеть. У вас, я так понимаю, ещё здесь дела?
— Правильно понимаешь, Сёма. Поэтому я готов заплатить. Назови цену.
Угольки глаз разгорелись. То, что надо было подсекать, пока клевало, понял каждый из присутствовавших.
— Сложно всё сосчитать, княже. Боюсь пгодешевить, — и он, не сдержавшись, даже подмигнул почти интимно.
— Давай помогу, — включил дурачка Всеслав. — Золото. А?
Самуил благосклонно кивнул, аж прижмурившись, как кот возле сметаны, давая понять, что мы на верном пути.
— Пуд! — вдруг резко и громко бросил, едва не крикнул, Чародей.
— Два! — явно на автомате вырвалось из торгаша.
— По рукам! — и Всеслав протянул сидевшему напротив ладонь. А справа и слева поднялись и побрели в разные стороны Рысь и Хаген, зажимая рты ладонями, чтоб не ржать в голос. На лицах Свена и Олафа сочетались полное удовлетворение увиденным и услышанным зрелищем и даже некоторое уважение.
На пухлом лице расцветали боль и скорбь. Он тоже было зажал себе рот, но было уже поздно, слово-то и впрямь не воробей. И вместо долгого яростного торга он получил то, что получил. Но аппетит, пришедший во время еды, униматься не спешил и отражался в глазах торговца зияющей прободной язвой.
— Не грусти, Сёма. С меня так быстро острого железа столько никто не получал сроду, а ты, гляди-ка вон, за миг всего, да золота, да аж два пуда! — неубедительно успокоил его Всеслав, тряся вялую ладонь. На что торговец только вздохнул протяжно и долго, смаргивая выступившие слёзы. Вот увлечённый человек, а? Прощался с ещё не заработанным золотом так, будто ему ногу оторвали.
Письмо тёте сочиняли всем штабом. Задача была нетривиальная: и мысль донести, и невежливыми не прослыть, и место на шёлковой ленточке сэкономить. Но как-то справились. Решив, что для политесов и прочих дипломатий найдётся время и после, а пока надо было решать вопросы быстро. К этому времени начали поступать первые доклады от Гнатовых. Картинка понемногу вырисовывалась. И в тот рисунок стёжки-дорожки, что пришёл на ум при рассказе о странно постившемся старце, укладывалась идеально. Поэтому и послание, что увёз с собой Сёма в сопровождении четверых нетопырей, оказалось лаконичным:
«Гуляю за речкой. Щедрый край. Все подарки не увезу. Поможешь с кораблями — подарю Дувр. Я тут ещё седмицу пробуду. Всеслав». И оттиск печати с перстня. И пара-тройка неприметных непосвящённому штришков на некоторых буквах. Которые вместе с условленными словами должны были дать понять тёте Ане, что дело серьёзное, и надо спешить. И что людей, доставивших вести, убивать не следует. Хотя бы пока.
Два следующих дня ушли на рекогносцировку. Так детально и пристально она, кажется, не проводилась на памяти Всеслава ещё ни разу. Но мы и логово прислужников древнего зла захватывать до сих пор как-то не выбирались. Не было у нас дома древнего зла. Как добро его в той самой древности седой победило, так с тех пор и не было. Погостить только заезжало, забредало и заползало. С переменным успехом. Не то, что в моём старом-новом времени.
Лодок на реке почти не появлялось. Те, что заплывали, на свою беду или счастье, это ещё как сказать, оставались в гостях. Две деревеньки на побережье и городок выше по течению спорить с толпой вооружённых северян не стали и мирно отошли под нашу руку. Народ, искренне удивившись, что ни грабить, ни жечь, ни насиловать никто никого не начал и не планировал, судя по всему, перестал шарахаться и падать ниц при виде викингов. Начал угощать нормальной едой и элем. За которые воины расплачивались не торгуясь. Девки, завидев ратников, принимались краснеть и стрелять глазками. Хаген говорил, неплохие попадались. Наши плевались, говоря, что не настолько оголодали, чтоб с такими конскими мордами по сеновалам тискаться. Кто бы что ни говорил, а краше наших, русских, точно нигде не попадалось.
Речка Ставр оказалась широкой только в самом начале. Ну, то есть ближе к концу, к устью. Буквально через пару поворотов от нашего первого места базирования она сжимала берега так, что двум драккарам вместе не протиснуться. Злой как собака Рысь по этому поводу не переставал сравнивать её со знакомым нам тёзкой, мол, тоже мне река, одно название, а от нормальной — меньше половины. Сплававшие вперёд на разведку на местных лодчонках и в местной же рванине нетопыри принесли новую схему, где окру́га уже была размечена на привычные мне квадраты, и точную почти до сажени. Над ней и думали, и снова всем штабом. А наутро третьего дня на коренастой кобылке прискакал Сёма.
Его приметили, разминаясь поутру, в густом ещё тумане и под низкими косыми лучами раннего Солнца с Гнатом. Своих тренировочных дубовых плах, понятное дело, из дому не брали — и так за каждый золотник веса на лодьях перед выходом спорили чуть не до драки. Поэтому кто-то вчера вытесал нам инвентарь из местного сырого дерева, вяза, кажется, и пристроил на ночь у берега, чтоб сильнее воды набрал, тяжелее стал.
Мы скользили по траве и мелководью в одних портках, без рубах и обуви. Рысь, намекнув, что дело может застать нас на руянских лодьях, не дав спуститься на мать сыру землю, предложил попробовать свои силы и на технике. Поэтому мы прыгали и кувыркались через спущенные с бортов весла, взбегали по ним же наверх и продолжали дробный перестук там. «Мечи» наши,