Янхольм похорошел и разросся за несколько недель так, будто годы минули с нашего прошлого посещения. Оказалось, что под пожарищем собора тоже нашлось много занимательного, дорогого, хоть частью и поплавившегося. Свен ещё попенял тогда в шутку Всеславу, чтоб в следующий раз послабее демонов из Пекла тащил, а не таких, что золото пла́вят за здорово живёшь. Великий князь в долгу не остался, ответив, что каменные, мол, храмы возводить надо, не жадничать. Тогда и отстроить заново легче, и добро целее, как в Кентербери. А пото́м они прыснули со смеху и обнялись, опять удивив Нильса. И добрую половину банкета, посвящённого торжественной встрече, рассказывали ему о том, как съездили порыбачить на острова́. И растрогался однорукий бургомистр едва ли не до слёз, когда от предложения пойти в закрома и принять честь по чести сокровища, Свен отмахнулся и широким жестом велел ему оставить их себе, во благо и на процветание Янхольма. Тем более, что нам всё равно класть некуда было.
Хольм, место, где начинался во́лок к бухте Шлей, удивил как бы не похлеще Янхольма. Лодий у нас прибавилось на десяток, на большой такой и толстый десяток здоровых торговых кнорров, на которые перебросили часть трофеев. По морю-то незаметно, там дна, как поговаривали, кое-где и вовсе не было, а вот Эйдер уже пару раз намекал нам на то, что жадность — поро́к. Камнями, ме́лями и притопленными стволами деревьев прямо в днища, доходчиво. Хорошо, что Нильс и его люди успели сладить при тамошних пирсах аж три подъёмника русской конструкции, которые позволяли вынимать лодьи и смолить их на берегу с так радовавшей всех скоростью.
Так вот в Хольме нас встретил приличного вида посёлочек, тоже раза в три больше изначального, такие же подъёмники, здоровенный запас сохших в теньке́ под навесами брёвен-катков, две сигнально-караульно-оборонительных башни с баллистами… и граф Энгельгард собственной персоной! Прознав про возвращение путешественников, он примчал сразу же из Юрьева-Северного, хотя весть пришла всего лишь на второй день после того, как он вернулся отсюда, завершив строительство второй башни. Оказывается, в деревянном зодчестве саксонец тоже разбирался очень хорошо.
На этот раз обратный переход-во́лок занял значительно больше времени, чем в эту сторону.
— Да чего ж вы такого набрали-то? Вон, как мучаются, — он явно переживал за скорость погрузо-разгрузочных работ, но сам видел, что и люди, и волы́, и даже лоси, которых тут как-то тоже умудрялись запрягать, работали на пределе возможностей.
— Так золото, — равнодушно, как о чём-то привычном и совсем малозначительном, ответил Всеслав.
— Какое золото? — вытаращился на него граф.
— Обычное, жёлтое такое, — удивился в ответ и великий князь.
— А… а в том мешке? — он ткнул на кожаный баул, что тащили, пыхтя и отдуваясь, от сходен аж четверо дюжих вагров.
— И в том, — кивнул Чародей.
— А… а вот в том? — ещё тише, едва ли не шёпотом, спросил властитель Рачьей бухты.
— И в том. И в тех. И во-о-он в тех тоже. И на следующей ладье, и через одну, и на каждой, кроме самой последней. Там — настоящее сокровище! Саженцы яблоневые. Через полмира домой везу, нельзя ни помять, ни порушить, потому и следят за ними строго, — честно ответил Всеслав. Безжалостно разломав другу Энгелю всю картину мира, но твёрдо укрепив того в вере, что все русские ненормальные.
В Юрьеве-Северном тоже всё было ладно. Будивой с работой справлялся на загляденье, устроив всё точно так, как советовали ему оставленные Гнатовы. Несмотря на то, что в городе было больше каменных построек, и стена крепостная стояла гранитная, внутри стало как-то уютнее, по-домашнему, что ли? И даже стенгазета на стене вызвала улыбку у всех наших. Только у Всеслава та улыбка сползла у первого, когда он присмотрелся и увидел, что восточная граница и впрямь шагнула прилично направо. И там упёрлась в синюю ленту с непонятными названиями Итиль и Ра. В которой я сразу признал Волгу. Ох, Роман Всеславич, и дождёшься же ты от батьки горячих! На секунду нельзя со двора выйти — вон чего устроил, шалопай! А обещал ни шагу с Руси, жена, мол, молодая, куда мне… Домой захотелось так, что аж зубы зачесались.
— Зря, — глубокомысленно произнёс Рысь. Как обычно чувствовавший друга лучше всех.
— Чего зря-то, чего зря? — взвился великий князь.
— Зря ругаться собрался раньше сроку. Не знаешь же ничего ещё, а вон уж ноздри пляшут, как у коня. Выдыхай давай, пока орать-то не начал. До Юрьева первого дойдём, новостей каких-никаких узнаем, там и подумаем. А до той поры плохого про крестника думать и не моги!
Вот всегда он Рому защищал, с тех пор, как новоокрещённого вопившего пацана на руки принял с опаской и без уверенности тогда. И ведь правду же говорил, а с ней спорить — только глаза колоть, это всем известно.
Столы, как и прежде, выставили на площади. Народ приветствовал вернувшихся из похода воинов, как родных, не деля на своих и чужих — угощали, поздравляли, обнимали, целовали. Наши смущались, но было видно, что приятно каждому и абсолютно всё: и добрые слова, и радушная встреча, и почти по-настоящему домашнее чувство возвращения. Странно, ничего, кажется, от Янхольма не отличалось, но там было больше датского, чем тут. Вагры, что ли, постарались? Или Гнатовы? Но в любом случае город стал неотличим от любого русского, пусть и слышалась на улицах и дворах чужая речь. Улыбались совершенно точно по-нашему.
Рядом с Энгелем сидела симпатичная женщина, пухленькая и какая-то невероятно уютная. Она время от времени близоруко щурила глаза, когда сидевший рядом граф шептал ей что-то на ухо, и забавно трясла головой, когда его усы кололи ей розовое ушко. Рядом с ней над столом едва виднелась чья-то белобрысая вихрастая голова. Время от времени показывались и руки, хватавшие то пирожок, то печёную репу с блюда. Всеслав поднялся с места, жестом успокоив остальных, и пошёл туда.
— Здрава будь, красавица Милонега, — чуть склонил он голову. Граф вскочил, едва не своротив лавку, а его подруга, которая скорее жена, вскинула ладони ко рту, растерявшись.
— Не робей, графиня, не к лицу тебе бояться, да и некого тут, друзья кругом. Ты скажи мне лучше, как сынка зовут, да дай глянуть на него, пока он с репы на поросят вон не перешёл, — улыбнулся по-доброму Чародей.
— Заславом кличут, — робко ответила она. А голос и взгляд, обращённый на сына, так напомнили Дарёну,