— Не волнуйся, — сказал я Алыпу. — Все будет хорошо.
— Будет, — эхом отозвался он, но по лицу было видно — сомневается.
Оттолкнулись от берега. Весла мерно ударяли по воде, струги шли вниз по течению. Берега проплывали мимо — то обрывистые, глинистые, то пологие, поросшие ивняком.
К полудню добрались. Дым от очагов вогульского селения поднимался прямыми столбами в безветренный воздух. Когда мы причалили, на берегу уже собралась целая толпа. Интересно народу, с чем казаки приехали.
Первым вышел Торум-Пек — вождь. За ним стояли старейшины — пятеро стариков в похожих одеждах, только попроще. И шаманы — трое, увешанные амулетами, в странных головных уборах из перьев и меха. Еще дальше — толпа мрачных воинов с луками, а рядом — старики, женщины, ребятишки с любопытными глазенками.
Странные эти вогулы. Сколько с ними общались, даже вместе ловили их шамана-предателя, перешедшего на службу к татарам, но все равно встречают нас во всеоружии. Насколько проще с остяками. Те гораздо миролюбивей, хотя на войне не хуже.
Ермак выпрыгнул из струга первым. Я и сотники последовали за ним, стараясь держаться уверенно, но не вызывающе. Ефим с вечно хмурой физиономией встал рядом, готовый переводить.
— Здравствуй, Торум-Пек, — начал Ермак. Ефим тут же заговорил на певучем вогульском.
Вождь ответил длинной фразой, Ефим перевел:
— Говорит, здравствуй, но просит сказать, зачем пришли. Духи предупреждали, что сегодня появятся чужеземцы с тяжелым разговором.
Толпа вогулов замерла, ожидая слов Ермака.
— Нам нужно место для поселения. Там, где соединяются реки, — Ермак показал рукой в сторону Тобола. — Очень нужно.
Толпа вздрогнула. Шаманы нахмурились, воины взяли оружие поудобнее — то есть для схватки.
— Русский, ты предлагаешь нам уйти с нашей священной земли? — с каким-то недоумением спросил Торум-Пек, словно не веря своим ушам. — Я правильно тебя понял?
— Там лежит то, что поможет нам всем. Мы щедро отблагодарим и духов, и все племя.
Пока Ефим переводил, я кивнул казакам. Те начали выгружать мешки с дарами. Когда мешок с бусами открыли, по толпе пробежал вздох. Солнечные лучи играли в стеклянных шариках, создавая радужные блики.
Женщины подались вперед, их глаза горели. Одна из молодых девушек что-то быстро заговорила, тыча пальцем в бусы. Торум-Пек нахмурился, но я видел — он тоже впечатлен.
— Покажите остальное, — велел Ермак.
Мы выложили все — ножи блестели, недавно наточенные и смазанные. Раскрыли мешки с солью. Еще достали стеклянные подвески, которые я спешно наделал в последнюю момент — в форме медведей и птиц, прозрачные и цветные.
Торум-Пек, продолжая сохранять суровое выражение на лице, подошел ближе, взял в руки нож, проверил остроту. Потом поднял одну из подвесок — медведя из зеленого стекла. Та заискрилась, засияла на солнце, и вождь заморгал, как ошеломленный ребенок в огромном игрушечном магазине.
Как говорят за тысячи километров от этого места — и хочется, и колется. Поступаться принципами нехорошо, но если казаки заберут все это богатство и уедут — депрессия в племени обеспечена надолго.
Он задумался на минуту, потом оглянулся, кивнул, и вся толпа вогулов, смешавшись, быстро подошла к нам, уставившись во все глаза на стекляшки. Ножи и соль — это было понятно, но переливающиеся светом драгоценности… Такое впечатление, что не получить их было выше человеческих сил. Даже шаманы неотрывно смотрели на подарки. Не на бусы, а на стеклянные фигурки. Похоже, очень захотели увидеть их в своих юртах.
Один из шаманов — самый старый, с белой бородой — подошел к вождю, что-то зашептал. Потом громко заговорил, обращаясь к толпе. Голос у него был хриплый, но сильный. Говорил он долго, размахивая руками. Толпа притихла, слушая.
Ефим переводил урывками:
— Говорит… духи сами решают, где жить… если они согласятся, то можно будет подыскать им другое место, еще лучше чем это…
Вот это правильно. Шаман дело говорит. Не просто уйти куда-то в обмен на стекляшки — а переехать на новую комфортабельную квартиру. Улучшить жилищные условия. Знает, черт побери, как надо преподнести новость, чтоб все оказались довольны!
Торум-Пек поднял руку.
— Совет держать будем, — сказал вождь. — Ждите.
Старейшины и шаманы удалились в большой чум. Мы остались ждать под присмотром воинов. Казаки расселись на земле. Вогульские дети, осмелев, подходили совсем близко, разглядывая стекляшки.
Я боялся, что могут утащить, но те дисциплинированно оставались в нескольких шагах от сокровищ.
Как нам повезло, что солнце выглянуло! Подарки блестят, переливаются, увеличивают желание местных попросить духов подвинуться.
Прошел час, может больше. Солнце уже клонилось к западу, когда из чума вышли старейшины. Торум-Пек выглядел усталым, но решительным.
— Духов уйдут на другое место, — объявил он. — Ближе к нам. Будут охранять нас здесь. Часть ваших подарков будет передана им.
Ермак, тоже сделал строгую рожу и не высказывая радости, ответил:
— Договорились.
Торум-Пек велел принести чашу с каким-то питьем. Пахло кисло и остро. Вождь отпил, передал Ермаку. Тот не дрогнул, сделал большой глоток. Потом чашу передали мне — пришлось пить. Обожгло горло, в глазах потемнело, но я выстоял. По молодости в студенческих общагах и не такое приходилось глотать.
— Завтра на рассвете выступаем, — сказал Торум-Пек. — Пойдем на место и проведем ритуал.
Ночевали мы в стороне от селения, выставив караул. Нас никто не потревожил, только собаки иногда лаяли. На рассвете уже были готовы. К нам присоединились три лодки вогулов — в них сидели шаманы, несколько старейшин и воинов для охраны.
Путь до места слияния рек был недолог. Когда причалили, шаманы первыми сошли на берег. Старший — тот самый белобородый — обошел место, что-то бормоча и разбрасывая какой-то порошок из кожаного мешочка.
Потом началось самое интересное. Шаманы расставили по кругу деревянные идолов, которые привезли с собой — грубо вырезанные фигуры с огромными глазами и ртами. Между идолами протянули веревки с привязанными перьями, костями, какими-то засушенными штуками, похожими на лапы животных.
Развели костер в центре круга. Белобородый шаман достал бубен и начал медленный ритм. Двое других подхватили — звук был низкий, вибрирующий, проникающий куда-то под кожу. Потом запели — горловое пение, в котором слышались то завывание ветра, то плеск воды, то крики птиц, то вообще невесть что.
Торум-Пек и старейшины стояли за кругом, мы с казаками — еще дальше. Никто не разговаривал, даже обычно болтливый Ефим молчал, мрачно глядя на происходящее.
Шаманы начали танцевать вокруг костра. Движения были медленные, тягучие, будто они двигались под водой. Белобородый что-то бросил в огонь — взметнулся столб зеленого дыма, запахло чем-то сладковатым и