Я взял в руки скобель и начал выбирать ложе под ствол. Стружка снималась тонкая, почти прозрачная — я прислушивался к её ходу, чувствуя, как инструмент входит в дерево. Сделаю слишком глубоко — и ствол будет болтаться, слишком мелко — не сядет плотно. После каждых нескольких проходов прикладывал ствол, проверяя посадку. Дерево постепенно принимало форму железа, обнимало его, становилось с ним единым.
Когда ложе под ствол было готово, я принялся за замочную площадку. Здесь требовалась особая точность — все детали должны были встать на свои места без люфта, но и без напряжения. Долотом и ножом выбирал дерево, постоянно примеряя замочную доску. Помнил, как пальцы коченели на морозе так, что спусковой крючок пищали, если б довелось палить, пришлось бы дёргать всей ладонью. Моя винтовка должна была стрелять даже когда руки почти не чувствуют холода.
Особое внимание уделил форме спусковой скобы. Сделал её шире обычного — чтобы палец в толстой рукавице входил свободно, но без лишней болтанки. Крючок спуска подогнал так, чтобы ход был коротким и предсказуемым, без мёртвого хода и рывков. В здешних условиях, когда от выстрела может зависеть жизнь, каждая мелочь имела значение.
Ствол крепил к ложе железными кольцами — традиционный способ, проверенный временем. Мог бы придумать что-то более изощрённое, но пока не надо. Кольца ковал сам, подгоняя их так, чтобы держали крепко, но не деформировали ствол.
Канал под шомпол выбирал особенно тщательно. Шомпол должен был выниматься легко даже замёрзшими пальцами, но не выпадать при быстрой скачке. На конце канала сделал небольшое расширение — чтобы можно было подцепить шомпол ногтем, не глядя, на ощупь. Мелочь, но в темноте сибирской ночи или в пурге такие мелочи спасают.
Приклад делал долго, постоянно прикладывая к плечу, проверяя угол. Винтовка не должна была «кусаться» при выстреле, бить в скулу или клевать носом. Нашёл тот самый угол, при котором отдача уходила прямо в плечо, мягко и предсказуемо. Края приклада слегка скруглил — чтобы не цеплялся за одежду при быстром вскидывании.
Прицельные приспособления сделал простыми — невысокая мушка спереди и прорезь целика сзади. Это для начала. Дальше, по всей видимости, буду пробовать оптический прицел.
Ну а пока ничего сложного. Главное — чтобы линия прицеливания была естественной, чтобы глаз сам находил правильное положение.
Когда основная сборка была закончена, я принялся за финишную обработку. Пропитал дерево льняным маслом, смешанным с воском — защита от влаги и гниения. На рукояти ложи и в месте хвата цевья нанёс неглубокую насечку — для лучшего сцепления с рукой. Работал аккуратно, без излишеств. Это все-таки рабочая вещь, инструмент выживания, а не ярмарочная игрушка. Хотя, с другой стороны, и не обычная пищаль.
Последним этапом стала установка и регулировка всего механизма. Боевая пружина должна была взводиться с усилием, но не чрезмерным. Всё собирал и разбирал по несколько раз, добиваясь идеальной работы механизма. Курок должен был бить по огниву с силой, достаточной для высекания искр даже в сырую погоду. Кремень я прикрепил, «обернув» его в тонкую свинцовую пластину — так будет лучше и надежнее.
Когда винтовка была полностью собрана, я взял её в руки и почувствовал — получилось. Баланс был идеальным, центр тяжести находился точно между руками. Винтовка лежала в руках естественно, как будто была продолжением тела. Механизм работал чётко, без заеданий и люфтов. Приклад удобно упирался в плечо, щека естественно ложилась на гребень приклада, глаз сам находил линию прицеливания.
Проверил всё ещё раз — как ложится в руку, как вскидывается к плечу, как палец находит спуск. Всё было правильно. Нарезы в стволе обещали точность, невиданную для здешних мест. Общая надёжность конструкции гарантировала работу в любых условиях сибирской зимы.
Я отложил готовую винтовку в сторону и взялся за следующую заготовку. До весны нужно было собрать хотя бы несколько таких. У нас будет оружие, способное изменить ход сибирского похода. Винтовки, которые бьют дальше и точнее всего, что знали эти земли.
Огнестрельному оружию не привыкать менять ход истории — поэтому я надеялся, что так произойдет и у нас, в этих краях.
* * *
…Снег скрипел под широкими остяцкими лыжами, оставляя за тремя фигурами длинный извилистый след среди заснеженных елей. Черкас шёл первым, прокладывая путь через глубокие сугробы. За ним, тяжело дыша, двигался маленький Микита — казак щуплый, но выносливый, как степная лошадка. Замыкал цепочку Кондрат — великан с широкими плечами, на которых покоилась увесистая котомка с остатками провизии и вещами.
Шёл очередной день пути. Воспоминания о неудаче у Строгановых и на приеме у государя иногда, но уже ненадолго. Всё это осталось позади. Впереди был Кашлык — их Кашлык, отвоёванный кровью и порохом у хана Кучума. Ещё несколько дней перехода через тайгу они увидят дымы над острогом, услышат знакомые голоса. Эта мысль грела лучше костра.
— Сотник, может, привал сделаем? — прохрипел Кондрат, опираясь на шест. — Ноги уже не держат, да и сумерки скоро.
Черкас окинул спутников взглядом: Микита осунулся, глаза запали; Кондрат дышал тяжело, пар клубился в морозном воздухе густыми облаками.
— Ещё немного пройдём, — решил сотник. — Чует мое сердце, найдем удобное место.
Не успели они одолеть и полверсты, как Кондрат поднял руку. Широкие ноздри раздувались — принюхивался.
— Чуешь, сотник? — негромко спросил он. — Гарью тянет. И ещё чем-то…
Черкас уловил странный запах — сладковатый, церковный, с глухой примесью тошнотворной вони. Кровь, что ли? За время пути чувства казаков обострились, стали почти звериными.
— Пожарище, может? — неуверенно сказал Микита.
— Не так пожарищем пахнет, — покачал головой Черкас. — Пойдём глянем. Осторожно.
Они свернули с намеченного пути, двигаясь на запах меж стволов. Лес стоял глухой: ни крика птицы, ни шороха ветвей. Даже вороны держались в стороне, их карканье доносилось издалека, глухо, будто из-под купола.
Первым странное место заметил Микита. Он резко остановился, и Черкас едва не налетел на него.
— Господи Иисусе… — прошептал казак, осеняя себя крестом и дальше пошел медленно и осторожно.
Меж елей и берёз возвышался сырой настил из окорённых брёвен, приподнятый на невысоких столбах. На почерневших досках виднелись тёмные пятна — от крови и от выжженных знаков. Повсюду виднелась слипшаяся зола, кусочки воска от множества свечей; жирные пятна на древесине блестели даже в сумерках.
На ближайшей берёзе казаки заметили вбитые косо железные гвозди — грубые «ступени» вверх по стволу. Под ними на коре выжжен знак — не то колесо, не то кривой крест; от одного взгляда на