Хан пришпорил коня и поехал дальше лёгкой рысью. В голове всё яснее вырисовывался план. Династический брак — вот что скрепит союз лучше любых договоров. У него есть сыновья, а у эмира дочери подходящего возраста.
Али-бек, средний сын, подходил лучше всех: молодой, красивый, уже отметившийся в боях. Не старший наследник, чтобы не вызвать ревности, и не младший, чтобы не обидеть. Женитьба на бухарской принцессе возвысит имя Кучума, а эмир получит зятя из древнего ханского рода. Это будет не подчинение, а родство.
Мысль зашла дальше. Младшего сына, Канбулата, можно отправить в Бухару. Ему четырнадцать — самый возраст для учёбы. Но не как заложника, а как почётного царевича, едущего за науками. Пусть учится Корану, военному делу, персидской поэзии.
Кучум даже улыбнулся своей хитрости. Канбулат мальчик умный, он быстро освоится при дворе эмира и станет глазами и ушами отца. Вернётся — если вернётся — уже не просто сыном, а человеком, знающим, что сейчас происходит в Бухаре.
Солнце клонится к закату, окрашивая степь в багрянец. Хан повернул коня обратно. План приобретал ясные очертания. Завтра он соберёт узкий совет, только самых надёжных. Нужно тщательно продумать каждое слово послания.
Кучум въехал в лагерь, когда первые звёзды уже зажглись на тёмном небе. Воины поднялись у костров, приветствуя его. Хан держался прямо и твёрдо.
В своей юрте хан сбросил тяжелый халат и опустился на ковры. Слуга молча подал чашу с кумысом, и Кучум сделал несколько глотков, собираясь с мыслями. Завтра он созовет совет и объявит о своем решении.
* * *
…Последние дни большую часть времени я уделял созданию оружия, способного, как я надеялся, изменить ход нашего противостояния с Кучумом и компенсировать почти полное отсутствие пороха. Полибол — сибирский аналог древнего греческого изобретения был готов после того, как вогулы раздобыли достаточное число лосиных жил — главного элемента этого оружия. Скручиваясь, они аккумулируют энергию, которая затем отправляет стрелу в полет.
Теперь дело было закончено. Первый наш полибол стоял посередине плотницкой мастерской. Конструкция получилась очень внушительной: деревянная рама из лиственницы, усиленная железными полосами, система блоков и рычагов, магазин для стрел на тридцать зарядов.
Изрядно потрудившись, мы «под покровом ночи» перенесли полибол на наше стрельбище в остроге. Настало время испытаний. На них собралось все местное «руководство», включая Ивана Кольцо, для которого мои изобретения были еще в диковинку.
Адский греческо-сибирский механизм, не подведи, пожалуйста. Столько труда в тебя вложено.
…Я начал заряжать магазин. Стрелы — короткие, с железными наконечниками — укладывались одна за другой в специальные пазы. Механизм подачи, который я долго и с большим трудом отлаживал, должен автоматически подавать их после каждого выстрела.
— Смотрите внимательно, — сказал я, становясь за рычаги управления. — Когда я поверну этот ворот, начнется стрельба. Тетива будет натягиваться и спускаться сама, пока не кончатся стрелы в магазине.
Первый поворот ворота — и мощная тетива с характерным звуком натянулась. Щелчок спускового механизма — стрела со свистом пронеслась через двор и с глухим стуком вонзилась в деревянную мишень. Но я не остановился. Продолжая вращать ворот, запустил весь механизм в действие.
То, что произошло дальше, заставило казаков попятиться. Стрелы полетели одна за другой, почти без промежутков. Воздух наполнился свистом и треском дерева. Мишень — толстый сосновый щит — за несколько мгновений превратился в решето. Некоторые стрелы пробили его насквозь и вонзились в тыновую стену позади.
— Мать честная! — выдохнул Иван Кольцо, когда последняя стрела покинула магазин. — Да это же… это же как десятки лучников разом стреляют!
Получилось, как я прикинул, около сорока выстрелов в минуту — то есть больше, чем я ожидал, когда только планировал делать полибол. Но это и к лучшему! Хотя стрел придется готовить немеряно. Нашел я казакам работу предстоящей зимой, чтоб не скучали. Едва ли они мне скажут за это спасибо, ну да я на него и не рассчитываю.
Мещеряк подошел к стене, провел рукой по торчащим стрелам.
— Крепко сидят.
Да, он прав! Конечно, мощность выстрела уступает нашим тяжелым арбалетам с воротами, но намного превосходит луки. Даже сильнее наших «многозарядников» с «козьей ногой» раза в два. Если такая попадет — мало не покажется.
К вечеру, когда солнце скрылось за частоколом, а сумерки окутали Кашлык, Ермак предложил:
— Давай попробуем, как он вдаль бьет. На стену его!
Мы дождались полной темноты. Город затих, только редкие огни мерцали в окнах. Десяток казаков с горем пополам на руках перенесли полибол на северную стену, выходящую к реке.
Иртыш чернел внизу, отражая редкие звезды.
— Давай по воде, — сказал Ермак.
Я начал вращать ворот. Стрелы полетели в темноту, их свист сливался в единый протяжный звук. Внизу, на реке, показались всплески. Очень далеко, не одна сотня метров. Дистанция атаки была потрясающей.
— Хватит, — остановил меня атаман, когда стрелы из магазина закончились. — Уже достаточно.
— Пяток таких машин — и Кучуму совсем плохо будет, — сказал Лиходеев.
— Сделаем, — ответил я. — Главная проблема — лосиные жилы и стрелы. Их нужна тьма.
— Стрелы проще, — кивнул Мещеряк. — Поставим на это дело всех. А с жилами… придется охотиться. И просить остяков остяков и вогулов. Пусть добывают зверя. Будем выменивать у них на железо или на что-нибудь.
Казаки дружно закивали. Наша надежда на победу возросла. Полибол работал даже лучше, чем я рассчитывал. Теперь главное — успеть сделать еще несколько до начала решающей битвы.
* * *
…Серая пелена тумана окутывала остяцкое поселение, словно саван, скрывая от глаз даже ближайшие чумы. Солнце не показывалось уже третий день, и в этом сумрачном мире время потеряло всякий смысл. Айне стояла посреди стойбища, ее расшитая бисером малица промокла от влажного воздуха, но она не замечала холода. Все ее внимание было приковано к происходящему вокруг кошмару, от которого сжималось сердце.
Старый Микуль, когда-то лучший охотник поселения, ползал на четвереньках возле своего чума, лая по-собачьи и рыча на невидимых врагов. Его седые волосы спутались, в бороде застряли комки грязи, а глаза, некогда зоркие и ясные, теперь безумно вращались в глазницах, не фокусируясь ни на чем. Рядом с ним его жена Окся билась в конвульсиях, выкрикивая бессвязные слова на языке, которого никто не понимал — не остяцком, не русском, а каком-то гортанном наречии.
Айне подошла к Оксе, опустилась на колени в мокрую от тумана траву. Женщина была