И приглядывать за ним.
Сейчас все нормально. Алып сидел вместе со всеми под щитами, поднимающимися над бортами стругов, и набивал соломой казачьи кафтаны. Когда большая часть отряда уйдет в лес, эти чучела должны будут изобразить, что «все на месте».
На ночь мы остановимся. Ночевать будем на стругах, потому что высаживаться опасно. Потом, через несколько часов, проплывем еще и выберемся на берег. Там предстоит долгий и опасный путь до засады. Струги задержатся на месте, затем поплывут, чтобы оказаться около нужного места только когда мы снимем часовых и займем «господствующую высоту» на холме.
Если, конечно, нам удастся это сделать.
Ночь опустилась на реку внезапно, словно кто-то опрокинул ведро черной воды. Еще мгновение назад за соснами на том берегу тлел закат, и вот уже темнота обволокла два струга, покачивавшихся на воде. Ладьи связали борт к борту и бросили железные якоря посередине реки, где течение было тише, а до берега оставалось саженей пятьдесят.
На нашем струге одни уже завернулись в шкуры и пытались уснуть. Другие вполголоса разговаривали, но без обычного казачьего веселья — ночь на реке давила на душу. Жевали сухари, запивая их водой из фляг.
Я сидел со всеми.
— Слышь, Митька, — толкнул один казак другого, — опять плеснуло. Который раз за вечер.
— Рыба, — буркнул тот, но сам напряг слух.
Вскоре всплеск повторился — тяжелый, глухой, будто в воду уронили бревно. Сначала в отдалении, потом ближе. Темнота почти скрывала линию берега, только черная пустота сливалась с лесом.
— Не нравится мне эта река, — сказал один из молодых. — Днем еще ладно, а ночью будто не вода под нами, а пропасть.
— Цыц, — оборвал его кто-то. — Не каркай.
Но все чувствовали: что-то не так. Река словно дышала. То затихала так, что не слышно было даже плеска о борта, то вдруг волновалась без всякого ветра. А эти всплески… Что за рыба, которая бьется всю ночь напролет?
Какие-то темные пятна иногда проходили мимо стругов. Коряги? Слишком уж плавно они двигались — да еще против течения.
Внезапно вода между стругами забурлила. Казаки вскочили, схватились за оружие. Но это оказалась скорее всего действительно рыба — огромная, судя по всплеску. Она прошла прямо под днищем, задев борт, и ушла вглубь. Струг качнулся, заскрипел.
— Господи Иисусе, — перекрестился кто-то. — Что за рыбина?
— Сом, наверное, — неуверенно сказал другой.
Но все понимали — слишком уж странно она ходила кругами, словно выискивала что-то.
На берегу хрустнула ветка. Потом еще одна. Словно кто-то шел по валежнику, не таясь. Все напряглись, но вскоре наступила тишина.
И тут послышался шорох. Сначала слабый, будто ветер в камышах, но камыши были далеко. Звук шел будто сразу со всех сторон и стал похож на человеческую речь — тихую, неразборчивую, словно молитва или заговор. То громче, то тише, словно кто-то шептал невидимыми устами прямо над водой.
Казаки схватились за оружие. Люди, прошедшие не одну сечу, чувствовали мороз по коже.
— Это ветер. Не татары. — сказал громко Мещеряк, чтобы слышали все. — Ветер в ветках. Спать тем, кто не на страже.
Но он прекрасно понимал — ветра не было. Листья на деревьях даже не колыхались. А шепот не стихал, обволакивая лодки чужими словами.
Время тянулось бесконечно. То справа, то слева плескалась вода. Казалось, кто-то плывет рядом, но стоило повернуть голову — лишь темнота. Шепот же не утихал. Он то слабел до едва слышного шороха, то раздавался громче, и мерещилось, что слова произносятся на непонятном языке — то ли татарском, то ли остяцком, то ли еще на каком-то.
— Духи, — бормотал Алып. — Не хотят они нас тут видеть. Несут нам беду. Чуют кровь, к ней пришли.
— К черту духов, — сказал Мещеряк. — Пугать они могут, но не больше. Да и нет там никого, это нам кажется.
— Напрасно так говоришь, Матвей, — тихо произнес Алып. — Духи есть. Разные. Они рядом с нами. Обычно надо быть очень внимательным, чтоб заметить их, но иногда что что-то случается, и духи показываются людям. Вот как сейчас.
— Не очень-то они и показываются, — проговорил Мещеряк. — Были бы смелыми, пришли б к нам.
— Не надо так, — чуть ли не задрожал Алып. — Если они к нам и вправду придут, то заберут наши души.
— Заберут? Души? — грозно посмотрел на всех Мещеряк. — Я им покажу, что такое казачья душа! Лодку на воду!
— Матвей, что ты задумал? — я схватил его за рукав. — Не сходи с ума!
Но он только отмахнулся.
На струге была маленькая лодка, и теперь она оказалась на воде. Матвей, вооруженный одной лишь саблей, залез в нее, схватил весло, и через минуту был уже на берегу.
— Ну, — заорал Матвей, размахивая саблей, — где вы тут? Покажитесь! Выходите, коль не боитесь!
Не вышел никто.
Шорохи, непонятная речь и все остальное мигом прекратились. Древние сибирские мистические силы не захотели связываться с сумасшедшим казаком.
Мещеряк побегал несколько минут по берегу, потом будто что-то заметил в кустах, решительно направился туда, но скоро вернулся, по всей видимости, никого не обнаружив.
Драться было не с кем.
Он залез обратно в лодку, погрозил кулаком невидимому противнику, и возвратился на струг.
— Никого там нет, — официальным голосом объявил он.
— Ты разгневал духов, — удрученно проговорил Алып и ушел на корму струга.
… Матвей разбудил нас через пару часов и потребовал:
— Плывем дальше. Пора!.
Мы снялись с якорей и осторожно отправились дальше.
Перед самым рассветом мы выбрались на берег и вынесли все оружие. На стругах остались лишь шестеро — по трое на каждом. С трудом, но этого должно хватить, чтобы потихоньку двигаться под парусом. Эти струги у нас не самые большие.
Сначала идем все вместе, потом разделяемся на два отряда. Впереди — разведчики. Двое совсем далеко, двое еще за ними, на всякий случай, чтоб услышать, если впереди идущие попадут в ловушку, и чтоб за спину им сбоку никто не зашел.
Щит несли по очереди. Все, даже Мещеряк. Тяжелый, зараза. И между деревьев не всегда проходит (хотя он у нас разбирается на две половинки).
Вроде пока тихо. Ночные страсти исчезли из памяти, стерлись ожиданием предстоящего боя.
Через несколько часов мы остановились. Последний привал, и дальше разделяемся. Сейчас должны вернуться разведчики, сказать, что там. Они должны были уже заметить