Затем сунул брелок в карман, подошел к двери дома и нажал кнопку звонка.
— Да-а-а! — донесся знакомый голос Тамико.
Она наверняка удивится, увидев его так внезапно. Да и сам Сюити вовсе не собирался приезжать сюда сегодня. Уже только теперь, стоя у родного порога, он торопливо придумывал объяснение: почему же решил вернуться домой именно в этот день.
Вторая жизнь
Увидев Сюити, Тамико удивленно ахнула и, как это свойственно матерям, сказала самое очевидное:
— Что же ты не позвонил заранее?
Слова прозвучали как легкий упрек, но на ее лице читалась радость. И неудивительно: прошло полгода с тех пор, как она лишилась мужа, и наверняка одиночество уже успело дать о себе знать.
— А, прости.
— Ты уже поел?
— Нет, еще нет.
Заботливый вопрос о еде — типично материнский. В этот момент Сюити остро ощутил: он действительно дома.
— Я же не знала, что ты придешь, ничего не приготовила. Придется сейчас что-то придумать. Подождешь?
— Конечно. Я никуда не тороплюсь.
— Но все же — что случилось? Почему так неожиданно?
Сюити шел следом по коридору и вдруг заметил, что фигура матери стала как будто меньше, чем он помнил.
— Да так… по делам оказался неподалеку. Думал домой сразу поехать, но вспомнил: ты ведь по телефону говорила, что хочешь кое-что обсудить.
— Ах да…
С этими словами Тамико вошла на кухню и сразу заглянула в холодильник. Видимо, разговор она решила оставить на потом.
Сюити не пошел за ней, а опустился на старый диван в гостиной. Тот самый, на котором сидел еще студентом: жесткости в нем почти не осталось, и Сюити мягко провалился внутрь. Взгляд скользнул по знакомому интерьеру — все было почти так же, как двадцать с лишним лет назад.
Он повернулся к кухне. Мать ставила сковороду на огонь. Когда-то он помнил ее как женщину, которая управлялась с делами по хозяйству с удивительной легкостью. Но теперь движения Тамико были неспешными, как в замедленной съемке. Сюити впервые остро почувствовал ее возраст.
— Может, помочь? — предложил он.
— Не нужно. Я ведь каждый день этим занимаюсь. А ты отдыхай, — ответила она с веселой ноткой в голосе.
Сюити на миг потянулся к пульту, чтобы включить телевизор, но передумал. Ему больше хотелось впитывать атмосферу дома, рассматривать знакомые мелочи, будто заново открывая жизнь матери. И вдруг в памяти всплыл один эпизод. Сюити резко поднялся с дивана:
— Слушай, мам… Лет двадцать пять назад, когда я еще учился в университете… не было такого дня, когда отец неожиданно решил отправиться в горы?
Тамико подняла глаза от сковороды, остановилась и удивленно посмотрела на Сюити:
— Было такое. Но… откуда ты вообще знаешь?
— А? Да неважно. Скажи лучше, он тогда ведь что-то странное купил и принес домой, да?
Тамико, глядя на нож в своих руках, слегка улыбнулась:
— Купил.
— И что же?
— Лежит в спальне, на шкафу твоего отца.
Сюити направился в комнату родителей. Спальня размером в шесть татами [18] выглядела тесной: два шкафа и новая кровать, на которой теперь спала мать, занимали почти все пространство. Раньше родители стелили на пол футон, но, оставшись одна, Тамико устала от ежедневного складывания матраса и решила перейти на кровать.
На шкафу с двустворчатыми дверцами лежал сверток, обернутый в фиолетовый фуросики [19]. Он так выдавался за край, что казался неустойчивым. Сюити вытянулся во весь рост, осторожно снял тяжелый предмет и, держа обеими руками, перенес его на кухонный стол.
— Я как раз вчера его протерла, — сказала Тамико. — А то если так и будет лежать, вдруг заплесневеет.
Действительно, на ткани не было ни пылинки. Сюити медленно развязал узлы.
— Вот оно как… — пробормотал он.
Перед ним оказались инструменты для приготовления собы. Причем явно старые, с историей.
— Однажды отец вдруг сказал: «Пойду в горы», — продолжила Тамико. — Но вернулся быстро и принес с собой инструменты, вот как эти. Наверное, это уже не первый комплект — менял постепенно.
— Отец и соба… У меня в голове не укладывается.
— А по мне — очень даже укладывается. С того дня он почти каждый день практиковался в готовке лапши. Для меня твой отец — это и есть соба.
— Значит, нашел себе новое увлечение после гольфа, — усмехнулся Сюити.
— Почему твой отец вдруг решил заняться этим — я так и не поняла. Но делал он это с невероятным усердием.
Если даже Тамико не знала, получалось, Масафуми никогда не говорил ей о Ёсидзо. А ведь водитель уже поведал Сюити о его настоящем деде. Теперь он ясно чувствовал: Масафуми хотел приготовить ту самую «вкуснейшую собу», о которой мечтал Ёсидзо. Пусть дед так и не смог бы ее попробовать, но Масафуми, наверное, грезил о том, чтобы однажды сказать ему: «Я научился. Я приготовил для тебя ту самую собу».
— Продажи в магазине начали падать, он перестал играть в гольф, и я решила: ну вот, нашел себе новое хобби. Но оказалось, это было не просто хобби.
— В смысле?
— Он действительно хотел стать мастером соба.
— Мастером?
— Да. Отец понял: этот магазинчик в центре торговой улицы уже не поднять. И тогда он решил открыть собственную лапшичную.
— Лапшичную?
— Но не простую. Он хотел, чтобы это была по-настоящему вкусная соба. Знаешь, я всегда пробовала его лапшу первой. И он неизменно спрашивал: «Ну как? Самая вкусная в Японии?» А я отвечала: «Не знаю, насчет самой вкусной, но вкусно». А он только головой качал: «Нет. Нужно, чтобы была самая вкусная. Ведь если соба действительно вкусная, к такому месту люди поедут куда угодно — хоть в леса, хоть в горы».
— Лапшичная номер один в Японии… — повторил Сюити.
Тамико улыбнулась с нежностью и грустью.
— И ведь не поверишь, его лапша и правда была вкусная. Сначала получалось плохо: то слишком мягкая, то чересчур твердая, то совсем без упругости. Каждый раз разная. Но постепенно все выровнялось. Году к пятому я уже думала: «Да он готовит лучше, чем в некоторых ресторанах». А лет через десять я поняла: где бы мы ни ели, нам не попадалась лапша вкуснее той, что делает он. Иногда мне даже казалось: а вдруг он и правда — лучший в Японии?..
— Подожди, он что, десять лет этим занимался?
— Какие десять… Он не прекращал до самой смерти. Двадцать пять лет…
Сюити поразился. Потрясало его не только то, что