— Они снижаются, отец, — Дмитрий глядел на небо.
Лучше бы под ноги, потому что трава тут росла кочками, между которыми и ямины встречались. В общем, далеко не газон.
— Само собой. Поэтому и идём… далеко ещё?
Тьма вела по следу. Запах нашего мира манил её, и теперь я ощущал его яснее. Столь же по-летнему прохладный, но разбавленный толикой дымных ароматов и тем же металлом.
— Запах сильнее, но как далеко… не знаю.
Надеюсь близко.
Где-то там, вдалеке, громыхнуло, и белесое небо распорола молния, тоже белая. Вспышка её на мгновенье ослепила, и не только нас. Тени бросились врассыпную, и только протяжный возмущённый вопль донёсся с небес.
— Бегом… Татьяна Ивановна?
— О себе беспокойтесь, — моя сестрица не собиралась его прощать. Но на бег перешла. И знаю, что продержится. Она вообще у меня сильная.
А вот Николя здоровым образом жизни явно не злоупотреблял.
Нет, он пытался поддерживать темп, но дышал громко и сипло. А значит, надолго его не хватит.
— Вперёд, — я мысленно подтолкнул Тьму. — Ищи.
Надо и вправду понять, где выход. Если это вообще выход. И Тьма послушно скользнула вперёд. Травы, травы… трава стала выше и жёстче. Я ощущал, как плотные стебли скребутся о шкуру Тьмы, как хрустят, подламываясь, под её тяжестью.
Первая пролысина. И сухое искорёженное дерево. Дальше — второе, закрученное штопором, чтобы выкинуть пару ветвей в пустое небо. В то самое, которое стремительно наполнялось тучами и тенями. И вторые прятались среди первых, становясь почти неразличимыми.
— Вверх, — это уже Призраку. И тот с радостью расправляет крылья, отталкивается от земли. Он описывает круг над нами, и это зрелище заставляет Орлова задрать голову.
— Не зевать! — Шувалов-старший успевает подхватить за шиворот Никиту, который, споткнувшись, начинает падать в траву. — Вперёд…
Деревьев больше. А трава сменяется мхом. Но бежать не легче. Мох ноздреватый, хрупкий и ломкий. Ноги в него проваливаются, порой так, что выдёргивать приходится с усилием. И даже Шувалов-старший, наконец, затыкается.
Справедливости ради, я видел, что он мог бы двигаться куда быстрее.
Но нет. Он подстроился под темп Николя.
И Татьяны. И успевал подгонять гимназистов, причём как-то… не обидно, что ли.
— Шаг, — он и отдал команду, когда мы добрались до деревьев. — Не останавливаемся, но и не бежим. Выравниваем дыхание. Надо сохранять силы.
Тьма была впереди. С ней я видел, что этот уродливый, словно выпитый кем-то лес, невелик. Он протягивается куда-то туда, на запад, где и расширяется. А мы задеваем его по краюшку. Нам дальше. Туда, где мох снова сменяется травой, но низкой, какой-то неприятной даже с виду. И вместе с нею начинается подъем.
Вижу камни.
Они вырастают из земли, тоже какие-то напрочь неправильные. Я даже сперва не понимаю, в чём неправильность. А потом…
— Там… за лесом… гора. Подъём.
И ступени из отёсанных камней, потому что душу готов на кон поставить, что это ни хрена ни природное явление. И пройти по ним придётся, потому что теперь и я ощущаю близость прорыва. Там… где-то там. Очень и очень близко. Но настолько ли, чтобы успеть до грозы?
Глава 17
…и многие слухи ходят в народе о некромантах. О том, дескать, что способны оборачиваться они, то волком, но непременно отчего-то хромым, то собакою, жабой или вот филином либо сорокою, коль речь идёт о женщине. Также уверены люди, что истинные некроманты имеют на теле отметку в виде перевёрнутого креста, а ещё хвост. Причём у молодых он голый, а с возрастом покрывается шерстью. И чем больше зла за жизнь свою некромант сотворил, тем гуще и глаже эта шерсть. Иные уверены, что в хвосте этом вся сила некромантическая и сокрыта. А потому, коль хвост отрубить, то и некромант этой силы лишится. Только сделать это можно лишь во сне, ибо тогда хвост становится виден, в прочее же время некроманты его прячут.
— И-извините, — просипел Николя, останавливаясь. — Я… понимаю… извините… просто…
Его лицо покраснело, и дышал он сипло, натужно.
— Вы… идите… дальше… а я…
Голос его утонул в раскате далёкого грома. Порыв ветра поднял мелкую труху, закружил, завьюжил и бросил в лицо.
— Никто никуда не пойдёт, — жёстко произнёс Шувалов-старший. — Переведите дыхание. Касается всех.
— Я… задерживаю. Сейчас… я попробую… силу внутрь… простимулировать… никогда не делал раньше, но… сугубо теоретически это не сложно. И… всплеска силы не будет. Не должно, — Николя опёрся на белое дерево и одёрнул руку. — Жжётся…
— Точно жжётся! — Орлов немедленно повторил опыт и повернул ко мне растопыренную ладонь. — Что за оно?
— А мне откуда знать? — я вот трогать непонятные деревья не стал. — Тут чего только не растёт, а я и близко не ботаник.
— Это мертвородник, — Татьяна явно с трудом сдерживалась, чтобы не подхватить жениха под руку. И на Шувалова глядела мрачно, словно он был виноват, что Николя не тренировался. Нет, оно так-то целителю и не очень надо, но вот с другой стороны, как показывает нынешняя ситуация, порой всё-таки надо. — Довольно редкое… создание.
— Растение? — я тоже перевожу дыхание.
И оглядываюсь.
Небо чёрное. И белесые стволы в этой черноте кажутся не просто белыми, они словно изнутри светятся. Вблизи видны тонкие тяжи-нити, протянувшиеся от земли к ветвям, сплетающиеся тяжами и косами. Видна и гладкая, будто глазированная, поверхность стволов.
Ни трещинки.
Ни разлома.
Словно покрыты они не корой, а блестящею кожей.
— Создание, — повторила Татьяна. — И нам не стоит задерживаться.
— Да, да… сейчас. Уже… уже много лучше… — Николя густо покраснел. И кажется, отнюдь не от того, что давление повысилось. — Я… иду…
— Мертвородник? — а вот Шувалов поглядел на деревца с немалым интересом. — Надо же… в естественном виде он выглядит совершенно… иначе. Весьма ценный ресурс.
— Да? — Орлов прищурился, окидывая ближайшее дерево оценивающим взглядом.
— Не трогать! — рявкнула Татьяна и так, что Орлов поспешно отскочил от мертвородника. — Во-первых, он ядовит.
— Чтоб… — Никита принялся судорожно тереть ладонь о штаны. — Занемела…
— Яд довольно слабый…
— Да. Конечно. Отвар мертвородника используют при операциях чтобы обезболить.