— Я тоже терял друзей в этом походе, Мэл, — помолчав, сказал Всеслав. — И последнее, чего я хочу, это того, чтобы подобное повторилось. Давай так: ты расскажешь ещё раз всё, что знаешь и видел сам. А мы, раз уж тут собралась такая уйма королей, князей, графов, воевод и есть даже целый архиепископ, придумаем, как вернее выполнить наш воинский долг.
И тощий мальчишка смело улыбнулся. Сквозь слёзы.
Он давно спал. Сутки с лишним беготни по лесам и болотам доконают и кого посильнее. А сытная еда и тёплое питьё — тем более. А мы едва ли не до утра спорили над картой, размеченной на непривычные пока здесь квадраты, рисовать которую помогали двое глухонемых датчан, помощников и однополчан, как выяснилось, Стиганда Секиры. Который и сам внёс в планирование много полезного. Но больше удивлялся, конечно. Да там все удивлялись. Но потом вспоминали совсем недавний захват Дувра — и переставали. Твёрдо решив верить каждому слову такого убедительного гостя и родственника с дальних земель северо-востока.
«Как думаешь, спасёшь сестру Олафа?» — спросил Всеслав.
Мы привычно «сидели за столом» над крепко спавшим общим телом и снова «прогоняли план». Уже найдя пару мест, где было бы возможно его улучшить.
«Не знаю, друже. Я никогда не умел ставить диагнозы и тем более лечить, основываясь на слухах и анализах ОБС», — откровенно признался я.
«А чего такое это ОБС?» — удивился новой аббревиатуре князь.
«Одна баба сказала», — честно ответил я, и мы посмеялись вместе. Но недолго. Не над чем особенно было смеяться.
Сам Мэл королеву не видел. Со слов тех, кто видел или говорил о том, что видел, Ингеборге можно было поставить практически любой диагноз, от лишая до чумы. Притом, как обычно водится, многие симптомы друг друга исключали.
«Но я обещаю, что если мы увидимся, и если это будет в моих силах — помогу!» — твёрдо сказал я.
«Верю. Твоими руками сами Боги исцеляют, мне ли не знать» — и он провёл рукой по левой стороне груди. А наше общее тело повторило жест на лавке внизу, глубоко вздохнув.
Два дня прошли в сплошной суете, беготне и криках. Из важного можно было назвать, пожалуй, только то, что Лешко с ребятами подобрали подходящий холм, с которого могли подняться. И то, что первая партия лодий, ушедшая наутро после захвата Дувра через пролив к Кале, забрала с собой почти всю шумную и гомонившую не переставая родню Самуила, вместе с четырьмя пудами золота. Говорили, торговец разным товаром так рыдал и убивался на берегу, будто потерял самых близких людей. Но были опасения в том, что страдал он не по родственникам. И лишь чутьё, национальное, генное, заставило его и ещё с десяток его крепких единоплеменников задержаться. А ещё, с помощью того же Сёмы, удалось ещё разок перемолвиться с Клайдом Вулвером. И выяснить, что он принял имя покойного брата-близнеца, которого архиепископ и правда в запа́ле сжёг на костре. Тьфу, вот ведь сказано, а? Эту версию предложил я, потому что от магии, чудес и чертовщины в этом мире был дальше всех. Будучи неприкаянной душой, гостившей в княжьем теле. Долговязый старик долго молчал, но потом подтвердил догадку, попросив хранить тайну Вулверов. Нам было одинаково не с руки что ссориться с местными, что болтать лишнего, поэтому потомку древнего рода старых друидов искренне пообещали, что его секрет уйдёт с нами в могилу. И только Сёма излишне эмоционально попросил у Всеслава не особо с этим спешить. Но тут возражений тоже не было.
Новости от связных поступали несколько раз в сутки, и днём, и ночью. Картина не менялась: военная нормандская машина катила на нас, не прибавляя, но и не снижая скорости, продолжая исправное унавоживание британских земель. Санитарные потери Вильгельма поистине удручали, и если ничего вдруг срочно и внезапно не поменялось бы, к месту и времени встречи добралось бы почти на тысячу воинов меньше. И это было бы очень кстати, потому что запас громовика, что в зарядах с болтами, что в бочонках-бомбах, почти иссяк. А наши подземные неразговорчивые химики, о которых по нескольку раз в день едва ли не со слезами вспоминал Гнат, остались от нас, если по карте судить, примерно в двух тысячах километров. Это если по прямой. А прямо тут, к этом времени, только птицы летали. Если не было сильного ветра.
Как бы то ни было, сводная дружина северян, славян, франков и местных набралась общей численностью под пять тысяч воинов. И народ в ней был уж точно не из последних. Терять таких было жалко до слёз, но война — дело грязное и страшное. Мне, побывавшему на нескольких, сомневаться в этом не приходилось. Оставалось только надеяться на то, что план, вылизанный за общие дневные и наши со Всеславом ночные посиделки почти до идеала, не посыплется прахом из-за какой-нибудь обидной мелочи, как в мировой истории случалось не раз. Поэтому и изводили мы с князем и себя, и командование, и весь личный состав проверками и многократной отработкой действий. Лишь когда под вечер второго дня снова заявился Клайд, сказав, что на восходе нормандские войска выйдут к противоположному берегу Ставр-реки, дали дружинам общий отбой. Ну, ясно, что выспаться перед боем удалось не всем. Кто-то доделывал последние сюрпризы в лесах и низинах на подступах. Кто-то спешно сколачивал не менее важные «неприятные неожиданности» для Бастарда внутри высоких стен аббатства. Кто-то снова́л неслышными и незримыми тенями вокруг вражьих полков, продолжая сеять суету и множить санитарные потери. Массой способов. А кто-то смотрел со стены Кентербери в непроглядную тьму летней ночи четырьмя глазами одной головы, вслушиваясь в приближавшиеся переклички соро́к, сычей и козодоев. Которыми, понятное дело, притворялись нетопыри.
Глава 16
Битва при Кентербери. Начало
Смотрелось это всё очень удручающе, конечно.
Толпы тянулись, огибая высокий холм на противоположном берегу реки, занимая огромное поле, и даже не думая заканчиваться. На вершине того холма раскинулись шатры. Возле них разгорались костры, дым от которых прямыми ровными нитками потянулся к только начинавшему голубеть утреннему небу.
— Ты это, Слав… Моргай хоть иногда, что ли, — попросил за плечом Рысь.
— Некогда моргать, Гнатка. Погоду как сам чёрт наворожил им, ни ветерка, — хмуро отозвался Чародей, не отрывая взгляда от поля будущего боя.
— Ну так то на́ руку нам, стрелы да болты прямее полетят, — привычно попробовал приободрить друга детства он.
Вспомнилось князю, когда сидели они взаперти, пойманные за какую-то очередную проказу, и ждали расправы. Отец сразу пообещал: будь ты хоть трижды князь, а за дела твоей дружины ответ держать должен всегда и наравне с последним пешим ратником. Тогда в дружине Всеслава был только тощий шустрый Гнатка, ещё не Рысь. И тогда они хохотали на два голоса над его язвительными шуточками, удивляя сторожей — не так должны были мальцы ждать неизбежной трёпки. Теперь под рукой Чародея были тьмы народу, разного. И точно также, как заповедал Брячислав Изяславич, добрая ему память, за каждого в ответе был теперь сын его, князь-волк, колдун и оборотень. Обычный человек, знавший и умевший чуть больше прочих. И привыкший отвечать за себя и других с раннего детства, хвала предкам.
— Болты и против ветра хорошо ложатся, и при боковом, если у Яновых. И если без зарядов, обычные. А вот птички наши при таком затишьи не пляшут. И летать смогут, как ты плавать умел, когда только в Полоцк попал, двумя способами: камушком и топориком, — отозвался Всеслав, прикрыв и потерев уставшие глаза. Ничего принципиально нового мы с ним с самых первых лучей так и не углядели. Норманны пёрли, как немцы на Москву, ва́лом.
— Ну так с тех пор и я поднатаскался, и Лешко не зря своих летунов строжит, — не сдавался воевода. — И вообще! Как ты сказал давеча? Мы русские, с нами Боги! Так что обувай давай морду бодрую и залихватскую да пошли народишко обойдём, великий князь. Пока им блажь всякая в башку не полезла, как тебе.