Я извинился за свою наивность. Он был христианином, но выглядел как индус, и это имело значение.
— Вот что я тебе скажу, — сказал он. — Почему бы вам не заглянуть ко мне на следующей неделе на Ашуру? Мой балкон выходит прямо через перекресток на главную шиитскую мечеть. У меня отличный вид.
Ашура — это шиитская память о важнейшем событии в истории шиитского ислама, мученической смерти Хусейна, внука Мухаммеда.
На следующей неделе я поехал навестить своего друга, проследовав в сторону базара, проезжая мимо шиитских деревень, на крышах которых развевались черные флаги. Припарковав машину на окраине базара, я прошел по переулкам к дому моего друга. Магазины были заперты, а переулки пустынны.
Мы с приятелем пили пиво из коричневых бумажных пакетов и наблюдали за этим зрелищем. Шииты высыпали из мечети, расположенной через двор от дома моего друга, выстроились в очередь, ожидая, когда их ударят по лбу прямой бритвой. Получив эти церемониальные порезы, они шлепали себя ладонями, чтобы вызвать прилив крови, которая стекала по их лицам, окрашивая белые рубашки в красный цвет.
На протяжении 1990-х годов правители страны были обеспокоены неспокойным шиитским населением. Правительство и бóльшую часть бизнеса контролировало суннитское население. Молодые шииты обычно одевались в западные рубашки и брюки, в то время как сунниты носили традиционный длинный халат. Шииты время от времени проявляли себя, устраивая обычные вспышки насилия на низовом уровне — жгли шины на дороге или устраивали небольшие беспорядки возле предполагаемого места отправления христианского или индуистского культа. Полиция пресекала эти сцены с помощью слезоточивого газа.
Однако в целом Ближний Восток был приятным местом для жизни: изобилие потребительских товаров, низкий уровень преступности, расслабленный образ жизни и дешевый домашний труд. Шиитские выходки не представляли угрозы, потому что у шиитов не было власти. Суннит, обладавший хорошими связями, мог по своей прихоти вышвырнуть меня из страны, если бы счел, что я его оскорбил, или если бы решил, что мой бизнес представляет для него конкуренцию. В штаб-квартире меня учили, как избегать угроз со стороны контрразведки, но не тому, как не оскорблять арабов при деловом общении. Один ирландец, выступая с речью на торговой выставке, попытался разогреть аудиторию шуткой, высмеивающей сходство фамилий Факéр и Фахро с определенным ругательством. На следующий день полиция подвезла его в аэропорт.
*****
Я отправился на встречу с «Горацием», руководителем резидентуры, и по дороге слушал передачу на Радио Катара, вещающем на весь Персидский залив, в которой обсуждались хадисы — сборник изречений пророка Мухаммеда.
— О, Пророк, у меня есть выбор между молодой женщиной и старой женщиной; что мне выбрать? — спрашивал голос по радио.
— Молодую, конечно, чтобы вам было удобнее ее высмеивать, — ответил другой голос.
Проверившись и убедившись в отсутствии слежки, я припарковался и встретил «Горация», который заехал за мной на своей машине. Угроза со стороны контрразведки была невелика, и мы покатались по городу, разговаривая.
Бюрократия в штаб-квартире была невероятно медлительной. Никаких наводок или инструкций не поступало. Мне предстояло самому придумывать наводки на агентуру и оперативные задания. «Гораций» оказался добросердечным человеком из Канзаса.
— Когда я только начинал работать в ЦРУ, — рассказал он, — меня отправили в языковую школу учить румынский язык. После года обучения мой румынский стал довольно хорошим, и меня направили в нашу резидентуру в Бухаресте. Я начал ходить по дипломатическим приемам и познакомился с офицером румынской разведки, которого пригласил его к себе домой на ужин, и мы неплохо поладили. Позже мы играли в теннис и продолжали встречаться за обедами и ужинами. В конце концов, я решил, что есть все шансы, что он согласится работать на ЦРУ, поэтому запросил соответствующее разрешение из штаб-квартиры, чтобы сделать к нему вербовочный подход.
Центр дал добро, и я назначил встречу с румыном. Все казалось в порядке, и я спросил его, не предоставит ли он нам секретные разведданные. Он ничего не ответил, только вытащил фотоаппарат и сфотографировал меня, а затем встал и ушел. На следующий день моя фотография попала на первую полосу местной газеты, меня объявили персоной нон грата и дали 24 часа на то, чтобы покинуть страну.
Я вернулся в штаб-квартиру, где, похоже, никто не хотел со мной разговаривать. Несколько лет я проработал в Лэнгли, пока в конце концов не получил назначение в Рангун, Бирма.
После того как я некоторое время пробыл на новом месте службы, я столкнулся с румыном, обладавшим хорошим доступом к интересующей нас разведывательной информации, и воспользовался своими знаниями румынского языка, чтобы познакомиться с ним. Мы проводили много времени вместе, играли в теннис, и решив, что он готов к сотрудничеству, я получил одобрение штаб-квартиры на его вербовку.
Когда я спросил его, будет ли он работать на ЦРУ, он извлек фотоаппарат и сфотографировал меня. На следующий день моя фотография попала на первую полосу газеты. Бирманскому правительству было все равно, поэтому из страны меня не выгнали, но в штаб-квартире все равно решили меня убрать, и я провел еще несколько лет, протирая штаны в Центре.
Мы обменялись друг с другом посланиями, написанными на водорастворимой бумаге, после чего он высадил меня у машины, и я отправился домой, где засел в ванной своего дома и читал каждое его послание, спуская их потом в унитаз. Бумага растворялась, и маленькие буквы плавали вокруг, как в «алфавитном супе» [33].
*****
«Гораций» был хорошим человеком, и хотя его история предполагала, что он не склонен к риску, он оказался одним из самых агрессивных людей, с которыми я работал. Он не блокировал многие мои операции в этой стране, никогда не давал мне никаких инструкций, идей или наводок, но это было типично для Управления. Это была улица с односторонним движением — я сам придумывал свои оперативные идеи и предлагал их в резидентуре и в штаб-квартире.
«Гораций» работал под дипломатическим прикрытием, которое на Ближнем Востоке может быть эффективным. Вся власть в этом регионе исходит от правительств, и арабы уважают американскую дипломатическую мощь. В маленькой арабской стране американский дипломат имеет бóльший вес, чем в крупной западноевропейской. «Гораций» много занимался выстраиванием коммуникаций, которые подразумевают дипломатическое и открытое взаимодействие представителя Управления со спецслужбами принимающей страны. Работа по выстраиванию коммуникаций представляла собой безрисковый, дружеский обмен информацией за чаем или кофе, на основе которой составлялась бóльшая часть разведывательных отчетов Управления. Некоторые из этих отчетов были полезны, но важно помнить, что большинство из них отбиралось