— А зачем тебе кудри? — не унимается мама. Её взгляд становится особенно проницательным. — Ты ведь всегда говорила, что они «непрактичны».
Внутри всё сжимается от раздражения. «Почему нельзя просто сделать, что прошу, без двадцати вопросов?»
— Хорошо, мама, — говорю я, стараясь, чтобы голос звучал максимально искренне. — Мне нравятся твои кудри. Хочу быть красивой. Хорошо?
— А платье тоже наденешь? — смягчается она.
— Нет. Джинсы и кофту, и пальто. В конце концов, на улице погуляем, раздеваться я не собираюсь.
— С кем это ты на улице погуляешь? Ты же будешь в музеи?
— Я и там, и там буду. С известными членами по вопросам палеонтологии, — кричу из коридора, направляясь в свою комнату и быстро натягивая джинсы и свитер.
— Что за члены, Мира?
— Ну, например, Виктор Александрович, очень уважаемый профессор. Он владеет тремя языками: русским, английским и китайским. Мы будем обсуждать органический мир, выяснять образ жизни одного древнего, умного вида и решать, как его лучше сохранить. У нас с ним разные точки зрения, поэтому нам придётся договариваться.
— И всё?
— Нет, ещё у меня встреча с профессором Дмитрием Ростиславовичем. Будем рассматривать, как прошлое влияет на будущее, и как различные организмы эволюционируют друг с другом.
— А почему одни мужчины? Сколько им лет?
— Семьдесят один. Они же очень умные учёные.
— Да уж, действительно. Что это я, надеялась, что там хотя бы будут молодые студенты... — мама расстроенно поправляет свой халат.
— Я побежала, — подхватываю хвост на затылке и вылетаю на лестничную площадку, не обращая внимания на её призывы.
Я вбегаю в кофейню, покупаю чай и две булочки. Не уверена, любит ли Клюев кофе, но слышала, что спортсменам он не очень полезен. Подбегаю к спортивной площадке и, никого не увидев, сажусь на скамейку. Допиваю чай, согревая озябшие пальцы бумажным стаканчиком. На площадке до сих пор никто не появился. Уже двенадцать тридцать, я окоченела, судя по красным ладоням, и нос тоже заледенел. Сижу жалкая, одинокая и думаю, с чего я вообще решила, что он придёт.
В отчаянии беру стаканчик с чаем, который предназначался Вите. Он так и не пришёл, а мне нужно хоть немного согреться.
— Это что, мне? — раздаётся весёлый голос сзади.
Я вздрагиваю так, что чашка выпрыгивает из рук. Чай разливается по скамейке и заливает мои джинсы.
— Распадись на ионы! — шиплю я сквозь зубы.
— Что? — глаза Мити становятся круглыми от изумления.
— Ничего! Хром тебя возьми! — злюсь я, отряхивая джинсы. Хорошо, что чай остыл и я не ошпарилась.
— Ты очень опасная, Мира. Тебе кто-то говорил, что тебя стоит бояться? — он насмешливо улыбается, глядя на меня.
— Катя говорила. Поэтому она со мной не спорит, — отрезаю я, снова садясь на сухой край скамейки. Усталость накатывает волной. — Ты остался без чая, и у меня есть половина твоей булочки. Если бы ты пришёл раньше, то получил бы и полную булочку, и чай, — говорю я так грустно, что голос предательски дрожит. Слёзы подступают к горлу комом. Этот пролитый чай стал последней каплей — символом всего моего нелепого отчаяния, ночных кошмаров и этого дурацкого положения.
Витя молча обходит лужу и садится рядом. Его плечо почти касается моего. Он протягивает руку.
— Чего ты хочешь? — спрашиваю я, смотря на его длинные пальцы.
— Булочку давай, пока вторую половину не съела.
Я протягиваю ему смятый пакет. Он берёт булочку, а потом его взгляд падает на мой стаканчик с оставшимся чаем.
— Давай сюда, — командует он. — Я не завтракал.
Он жуёт булочку, запивая моим чаем, и я не могу отвести взгляд. Меня завораживает этот неандерталец. Сильная челюсть напряжённо двигается, он сыт и доволен.
— Сойдёт, — бросает он, прожевав.
— Ты настоящее животное, — констатирую я факт.
Он фыркает, чуть не давится и начинает кашлять. Я медленно, почти нежно, стучу ему по спине, чувствуя под пальцами упругие мышцы. Очень хочется изучить его тело в экспериментальных целях. Всё ли у него так же совершенно, как кажется со стороны?
— Твоя анатомия — просто кладезь для исследований. Ты никогда не думал стать объектом научного эксперимента? — спрашиваю я с деловым видом.
Он допивает чай и швыряет стаканчик в ближайшую урну. Кажется, я снова застала его врасплох.
— Мира, а ты всегда такая? — спрашивает он, и в его голубых глазах я читаю не насмешку, а настоящее, неподдельное любопытство, смешанное с лёгкой тревогой за моё душевное здоровье.
— Какая? — переспрашиваю я, пристально глядя на него.
— Ну… — он замирает, подбирая слова, а я просто сижу и смотрю на него в упор, замечая каждую деталь: тень от ресниц, маленькую родинку около носа, капли дождя на куртке. — Ну...
— Ты что, не умеешь связывать предложения? Может, всё-таки позаниматься с тобой русским языком? — не выдерживаю я.
Наклоняюсь к нему совсем близко. Он замирает, отодвигается на сантиметр, и я вижу, как его зрачки расширяются.
— Ты чего делаешь? — смущается он, и его уверенность куда-то улетучивается.
— Стой ты, не двигайся, — приказываю я и поднимаю руку. Мои пальцы запутываются в его темных волосах, снимая засохший лист. Я отряхиваю его капюшон, находя еще один листик.
— В лесу прятался? Клюев, давай уже говори, чего ты хочешь за свое молчание.
Тяжело вздыхаю, ощущая полное безразличие, как будто моя судьба уже предрешена. Витя смотрит на меня серьезным, рассудительным взглядом. Сейчас он совсем не похож на того веселого мальчика, каким всегда кажется в школе.
— Ты пойдешь сегодня гулять с Димой? — спрашивает он.
Внутри все сжимается в комок.
— Не буду тебе отвечать на твой вопрос, — бормочу я, отворачиваюсь и шмыгаю носом.
— А если у тебя не получится сделать, что я попрошу, что тогда? — его голос звучит тихо, но настойчиво.
— Почему мы вообще это обсуждаем? — отвечаю я с вызовом, поворачиваясь к нему. — Для меня нет ничего невозможного.
На самом деле, теперь, когда я иду на это свидание с Фоминым, я в это и правда почти верю. Другой вопрос — какой ценой мне всё это дается.
Витя ухмыляется, и его уверенность возвращается.
— Ладно. Хочу, чтобы ты наладила мои отношения с