— Таня, дай ремень, я сейчас научу, как разговаривать со старшими.
— Какой ремень, Ростик, ты что! — вскрикивает мама. — Давайте все успокоимся! Мира, иди в свою комнату.
— Я не сдвинусь с места, пока он не уйдёт.
Мужчина негодует и уходит в комнату, чтобы одеться.
— Ростик… — хнычет мама. — Мира, ну что ты…
— Это ты что творишь! — выдыхаю я, и меня начинает трясти. — Как ты могла? Он же женат! У него ребёнок! В тебе есть хоть капля стыда? Ходила бы с ним в отель, как раньше, а ты в наш дом привела. Не смогла найти свободного мужика?
— Ты вообще свою дочь манерам не научила! — Его голова снова появляется в дверном проёме. — Я сейчас покажу тебе, что такое воспитание, — Его пальцы потрясающе быстро расстёгивают пряжку на кожаном ремне.
Этот щелчок парализует меня на секунду. Но страх мгновенно сменяется яростью.
— Себе покажите! — кричу я, чувствуя, как слёзы наконец катятся по щекам. — Себя побейте за то, что вы — мерзкий, лживый изменник! И если вы тронете меня хоть пальцем, я вызову полицию. И вашей жене всё расскажу. Со всеми подробностями.
Я перевожу взгляд на маму, и она видит в моих глазах не детскую обиду, а холодное, взрослое разочарование.
— А ты, мама… — Я делаю глубокий вдох, пытаясь выдавить из себя слова. — Сделай выбор. Или этот… урод… или я.
Резко разворачиваюсь и с силой захлопываю дверь. Лечу вниз по лестнице, не дожидаясь лифта. В ушах звенит. Внутренний голос пытается успокоить: «Вспомни, Мира, вспомни формулу оксида цинка, молекулу водорода. Всё просто». Но в голове пустота и оглушительный грохот собственного сердца.
Телефон снова звонит. «Мамочка». Я сбрасываю вызов. Не хочу слышать. Не хочу видеть. Не хочу знать.
Я бы слова не сказала, если бы она нашла себе нормального мужчину. Но этот… Этот вызывает лишь омерзение. Забегаю в первое попавшееся кафе и заказываю чай. Сижу, обхватив кружку дрожащими руками, и пытаюсь согреться. Но внутри — ледяная пустота. Он что, и Митю постоянно бил? От одной этой мысли становится ещё хуже. Но зато теперь я точно знаю, что должна сказать.
Достаю телефон. Мои пальцы дрожат, но я чётко печатаю сообщение и отправляю его Фомину.
«Я буду ждать тебя на баскетбольной площадке. Пожалуйста, приди».
Глава 16 Правда
— Ты замёрзла? — спрашивает меня Митя. — Может, всё-таки пойдём в кафе, посидим?
Поправляю свои очки. Вся опухшая, глаза красные, нос тоже. Вот тебе и красотка Мира. Шмыгаю носом.
— Нет, я не замёрзла. Но можем пойти, если хочешь.
Он смотрит на меня внимательно и как-то сочувственно, присаживается рядом и поправляет свои очки.
— Чего плакала? И выглядишь так, что даже ничего и не выскажешь…
— Страшная, да?
Тех восторженных чувств, что разрывали меня из-за Мити, уже нет. Но я всё равно смотрю на него, и во мне шевелится слабая надежда — чтобы он наконец разглядел во мне что-то хорошее, оценил. Сложно объяснить, но, наверное, потому что сейчас мы общаемся как обычные люди, и я перед ним — настоящая. И где-то глубоко внутри мне хочется, чтобы он пожалел, что не замечал этого раньше.
— Да нет, — говорит Фомин и осторожно снимает мои очки.
— Жалкая?
— Нет.
— А какая? — с нетерпением смотрю на него.
— У меня где-то были салфетки, подожди. — Он достаёт упаковку, вытаскивает салфетку, аккуратно промакивает мои глаза и протирает заляпанные линзы. — Вот так лучше, — надевает очки обратно. — Ты трогательная. С этими глазами — как щенок, которого хочется спасти ото всех в мире, — он усмехается.
— Я думаю, после того, что я тебе расскажу, ты меня убить захочешь, а не спасти, — вздыхаю я.
— Ну, рассказывай, как ты меня водила за нос, — он убирает салфетку.
— Просто… Ты же понимаешь, ты мне так нравился, долго нравился, — голос снова предательски дрожит, и слёзы наворачиваются вновь.
— Слава, блин, Мира, не плачь, а? Ты мне сейчас душу разорвёшь, — Митя притягивает меня к себе, и я утыкаюсь лицом в его куртку, рыдая ещё сильнее. А ведь я даже не начала рассказывать ему про родителей.
— Ну успокойся, тш-ш-ш, — он качает меня из стороны в сторону, как маленького ребёнка.
Мелькает мысль, что Витя сейчас бы схватил нас обоих за шкирку и отпинал бы, как свой баскетбольный мяч. Но я ничего не могу поделать. Потому что эту боль действительно нужно прожить здесь, с Митей.
Я отодвигаюсь от него, вытираю глаза салфеткой и собираюсь с силами.
— Ты мне нравился, и когда ты наконец заметил меня, я просто не смогла признаться, что на самом деле я — та самая ботаничка из параллельного класса, невидимка, которую ты раньше в упор не видел. А мы, между прочим, ещё в первом классе вместе учились.
— А какая у тебя фамилия?
— Воскресенская.— Погоди, так это ты ходила со мной на гимнастику? И ты мне те стихи приносила, чтобы я их учил и тебе рассказывал? — он смеётся.
— Да, но ты так их и не учил, — морщусь я.— Ну тут уж не обижайся, это было перебором. Я вообще не любил выступать, а уж зубрить стихи — тем более.
— А ещё по физике с тобой дополнительно из-за меня занимались, — решаюсь рассказать всё до конца.
— Чего? — глаза Мити округляются от удивления. — Ну, тебе надо было подтянуть до пятерки, — пожимаю плечами.— Ладно, опустим детали. Хотя забавненько, я бы ещё послушал, а то у меня появились подозрения, что химичка не просто так мне пятёрку влепила за четверть, — Фомин весело ржёт. — Но по твоим действиям, когда мы ходили на свидания, не очень-то было заметно, что я тебе нравлюсь.
— Просто появился кое-кто, и всё изменилось, — отворачиваюсь, чтобы парень не видел, как моё лицо заливается краской. — Митя, прости. Я хотела признаться… Ну, точнее, нет.
— Нет?
— Не хотела. Я хотела просто погулять с тобой и жить этим моментом, радоваться, что он был. Я