— А наши мечты? — выдавливаю я, чувствуя, как лицо горит от стыда и боли. — Дом, который мы хотели купить у моря? Дети, о которых мы говорили?
— Все меняется, — он отворачивается, и этот жест как последний гвоздь в крышку гроба наших отношений.
— Посмотри мне в глаза! — неожиданно даже для себя я повышаю голос, и он вздрагивает. — Хоть раз будь честным до конца! Ты любишь ее?
Он медлит секунду, затем поворачивается. В его глазах что-то мелькает, возможно, удивление от моего внезапного напора.
— Да, — произносит он тихо. — Люблю.
Это признание обрушивается на меня подобно лавине.
В груди словно что-то обрывается с глухим звуком. Воздуха не хватает, я судорожно хватаю ртом кислород, как выброшенная на берег рыба.
Медленно достаю из кармана связку ключей. Они звенят в дрожащих руках, словно погребальные колокольчики. Ключи от квартиры, от машины, от дачи его родителей, куда мы ездили на выходные.
От жизни, которая больше не моя.
— Значит, все кончено? — спрашиваю последний раз, цепляясь за призрачную надежду. Голос звучит надломленно, будто принадлежит не мне, а какой-то другой, сломленной женщине. — Окончательно?
Он кивает, не колеблясь ни секунды. Его глаза две темные бездны, в которых я не вижу ни единого проблеска сожаления.
— Окончательно.
Сказать про ребенка?
Еще одна надежда тлеет в груди, как последний уголек в потухшем костре. Вдруг, он…
Что вдруг? Скажет, что не хочет, чтобы я уходила? Останется со мной из жалости? Будет унижать, что хочу удержать его ребенком?
Нет, если мой любимый мужчина решил… даже несмотря на всю боль внутри…
— Тебе нужна помощь? — спрашивает он, глядя на сумку. Его голос звучит отстраненно, будто интересуется у случайного прохожего.
— Нет, — выдавливаю я, хотя внутри кричу: «Да! Помоги мне! Скажи, что это была шутка, страшный розыгрыш, что ты все еще любишь меня!»
Кладу ключи ему на ладонь. Наши пальцы соприкасаются в последний раз. Даже от этого мимолетного касания по телу пробегает дрожь. Вспышка воспоминаний: наше первое свидание, его предложение, ночи любви, утренние объятия…
— Прощай, Хайат, — произношу, не узнавая собственный голос. Он такой безжизненный и пустой.
— Прощай, Камилла, — отвечает он с легким кивком, словно мы расстаемся после случайной встречи, а не хороним двенадцать лет совместной жизни.
Он открывает дверь. Порыв холодного воздуха ударяет в лицо, заставляя меня поежиться. Или это дрожь от осознания того, что происходит?
Я выхожу на лестничную площадку с сумкой наперевес. Каждый шаг дается с трудом, словно ноги налиты свинцом. В ушах стоит гул, как будто я нахожусь под водой.
Теперь я одна в этой жизни.
Я выхожу не оборачиваясь, хотя каждая клеточка тела кричит: «Обернись! Посмотри на него в последний раз!». Спина деревенеет от напряжения, но я держу её прямо – годы танцев не прошли даром.
А потом дверь закрывается за спиной с окончательным щелчком замка.
Это конец.
Глава 5
Утро наступает внезапно. Лучи зимнего солнца пробиваются сквозь незнакомые шторы, а я не сразу понимаю, где нахожусь. На секунду сердце замирает от надежды — может, все это был просто кошмарный сон?
Но реальность обрушивается заново, когда я узнаю гостевую спальню Алисы. Вчерашний вечер, ключи в дрожащих руках, его холодный взгляд... Хайат действительно меня бросил. Двенадцать лет брака закончились за один вечер.
Во рту пересохло, а мышцы ноют, будто после изнурительной репетиции. Наверное, это от того, что я всю ночь провела в одном положении, боясь пошевелиться, словно любое движение может усилить боль, которая пульсирует внутри.
— Камилла? — доносится из-за двери осторожный голос Алисы. — Ты проснулась? Я приготовила завтрак.
— Да, — отвечаю я, но голос не слушается, выходит хриплый шепот. Прокашливаюсь и пробую снова: — Сейчас выйду.
Мой телефон мигает непрочитанными сообщениями. Дрожащими пальцами разблокирую экран. Одиннадцать пропущенных звонков от мамы.
Значит, уже знает.
В нашем маленьком городе новости разлетаются мгновенно. Наверняка кто-то видел, как я вчера садилась в такси с чемоданом у нашего дома.
Открываю сообщения, и сердце пропускает удар.
«Я оформил перевод денег на твою карту. Должно хватить на месяц-два, пока не устроишься. Вещи, которые ты забыла, я отправил с курьером. Удачи, Хайат».
Деловито. Практично. Как всегда.
Закрыл гештальт и двинулся дальше, не оглядываясь.
Он всегда был таким — решительным, непоколебимым.
Раньше эти качества восхищали меня. Теперь от них ноет в груди.
Поднимаюсь с постели, и комната на мгновение плывет перед глазами.
Тошнота подкатывает к горлу, и я едва успеваю добежать до ванной. Когда возвращаюсь, смотрю на своё отражение в зеркале — бледная, с темными кругами под опухшими от слез глазами.
«Беременность», — мелькает мысль. И сразу следом: «Он никогда не узнает».
Выхожу в кухню, где Алиса хлопочет у плиты.
Аромат свежесваренного кофе вызывает новый приступ тошноты, но я сдерживаюсь. Не хочу, чтобы подруга начала догадываться.
— Вот, держи, — она ставит передо мной тарелку с омлетом и тост с джемом. — Тебе нужно поесть.
— Спасибо, — киваю я, но при виде еды желудок сжимается. — Я... не голодна.
Алиса садится напротив, ее взгляд полон беспокойства и плохо скрываемого гнева.
— Этот подонок... — начинает она, но я поднимаю руку, останавливая.
— Не надо, Алиса. Пожалуйста.
— Но как он мог? — не сдается подруга. — Двенадцать лет! И ради чего? Какой-то молоденькой дурочки, которая...
— Она беременна, — перебиваю я, и эти слова жгут горло. — От него.
Алиса замирает с чашкой у губ.
— О Боже, — выдыхает она. — Какой ужас.
Я смотрю в окно на серое зимнее небо.
Вчера был мой триумф на сцене, а сегодня я бездомная женщина с разбитым сердцем. Судьба умеет быть жестокой.
— Ты говорила со своими родителями? — осторожно спрашивает Алиса.
При упоминании родителей сердце сжимается еще сильнее.
Мама будет плакать, отец мрачно молчать. Для них развод дочери почти такой же позор, как если бы я совершила преступление.
— Нет еще, — отвечаю я, теребя край скатерти. — Но мама звонила. Много раз.
— Что ты будешь делать дальше? — Алиса накрывает мою руку своей. Её прикосновение такое теплое, участливое, что слезы снова подступают к глазам.
— Не