Но это оказалось не совсем так. По дрожащей земле, в сторону от корабля, навстречу Мартину и девушке спешил вооруженный мужчина. Это был Манрике. Арилл что-то крикнула, но ее голос потонул в грохоте двигателей. Меч Манрике был красным от крови и сиял в ярком свете пламени, как сияло и его разъяренное лицо. Эдварду показалось, что на него надвигается безличное и безжалостное орудие мести в рваных ботинках — и у него не было никакой возможности пробежать мимо бывшего соратника, чтобы добраться до корабля.
Мартин с силой оттолкнул от себя Арилл, но она не собиралась бросать его, и тогда он толкнул ее еще раз и закричал, чтобы она бежала. Девушка осталась на месте, и Манрике рванулся к ней. Он был один. Только он из всех испанцев выдержал адский грохот двигателей, и даже несмотря на них, рвался к своему бывшему товарищу Яньесу. Мартин отчетливо видел, что его борода шевелилась, как будто он что-то говорил.
Тут двигатели отключились. Остались только темнота, разбавленная заревом догорающего города, и тишина. И в наступившей тишине голос Манрике тихо, но звучно произнес:
— Ты не должен оставлять ведьму в живых.
Мехербал и Роул, почти добежавшие с еще несколькими венерианцами до люка, оторвались от остальных и бросились назад, за Арилл. Но времени было мало, а расстояние для воздействия шокерами было слишком большим. Мартин с большим трудом оторвал пальцы вцепившейся в него Арилл от своей руки и ударил ее в лицо, да так сильно, что ему удалось на мгновение ее оглушить. Этого мгновения ему хватило, чтобы броситься навстречу Манрике, который уже занес свой меч для удара, пробежать три-четыре шага и оказаться рядом с ним. Мартин извернулся, чтобы уклониться от лезвия, схватил Манрике за горло, сбил его с ног и прижал к земле, навалившись сверху.
Но кинжал, которого Эд не видел и который Манрике держал в левой руке, нашел его бок, то место, где не было прикрывающей тело стали. Мартин почувствовал жжение, однако не выпустил горло испанца и не ослабил хватки, даже когда в глазах у него начало темнеть…
…ТЕМНОТА И СОН. Сон, в котором лицо Арилл склонилось над ним, а где-то в стороне, словно бы издалека, звучал мужской голос: «Нет смысла, он умирает».
Дальше было ощущение мягкой руки на лбу и капель горячих слез на лице. А затем на него накатились темные волны, такие мирные, такие ласковые…
Мартин неподвижно лежал на земле рядом с Манрике, и тьма в его сознании все сильнее сгущалась. Это уже было неприятно, потому что она стала скрывать его чудесный сон.
Он боролся с тьмой, боролся яростно и отчаянно. Теперь в ушах у него слышался рев, и он знал, что это было, он еще помнил этот звук. Арилл… Арилл покидала его, покидала Землю навсегда.
Эд с трудом приподнялся и сквозь странную затемняющую все вокруг дымку увидел, как огромный корабль, отрываясь от Земли, медленно поднимался на огненных струях, направляясь в прозрачную бездну неба.
Мартин с тоской выкрикнул имя Арилл, а потом тьма снова накрыла его, на этот раз уже совсем не ласковая, а полная завываний и странных ветров, уносящая его неизвестно куда. Он знал, что умирает в чужом теле, и это было по-настоящему страшно.
ГЛАВА X
СЛОВА, ТЕМНОТА, СНОВА какие-то слова…
«… больше жизней, чем одна…»
Что это за смутная мысль? Что это за слова, которые терзали его в окутывающей воющей черноте и раз за разом возвращались в его угасающее сознание, пока он падал и погружался в бездонную пропасть?
«…больше жизней, чем одна…»
Неожиданно Эдвард услышал еще один странный, но знакомый голос, говоривший что-то на непривычном, но знакомом языке.
— Эд! — позвал этот голос. — Эд Мартин!
Археолог почувствовал, что задыхается, но стал бороться с темнотой и попытался открыть глаза. Он ощутил запах древесного дыма и чьи-то руки, поддерживавшие его. А потом ему в ноздри ударил резкий, едкий химический пар. Его веки распахнулись, как раскрывается окно от резкого порыва ветра, и он увидел невзрачное, обеспокоенное лицо — лицо, которое он знал много веков назад. Лицо Фарриса.
— Слава Богу, ты наконец-то выбрался из этого! — пролепетал его коллега. — Все эти дни — абсолютная глубокая кома…
«Фаррис!» — подумал Мартин и посмотрел по сторонам.
Палатка. Маленький аккуратный археологический лагерь. Значит, он вернулся из темноты. Ну конечно же, он вернулся! Когда тело Педро Яньеса умерло, разум Эдварда Мартина, до тех пор запертый в клетках мозга Яньеса, вырвался на свободу и непонятным образом оказался в своей собственной матрице.
И внезапно Мартин понял смысл тех слов, которые преследовали его в темноте и звучали в его голове, когда он, будучи Яньесом, умирал: «…тот, кто проживает больше жизней, чем одна, и больше смертей, чем одна, должен умереть».
Воспоминание об Арилл пронзило его, как острая боль, и он почувствовал горькую печаль от того, что вернулся в свой век. Он вдруг четко осознал, что потерял больше, чем жизнь, даже если эта жизнь была в чужом теле и в чужом времени. Лучше было бы спать вечным сном там, на равнине, рядом с Манрике и остальными, чем сейчас проснуться и вспомнить все пережитое.
Фаррис стоял перед ним в состоянии, близком к истерике от нахлынувшего на него облегчения.
— Я думал, с ума сойду, — прошептал он дрожащими губами. — Ты лежишь, ни на что не реагируешь, а врача нет на сотни миль!
— Все в порядке, — глухо произнес Эдвард. — Теперь со мной все хорошо.
Фаррис посмотрел на него, и в его взгляде явно читалось сомнение.
— Эд, это было то, о чем ты рассказывал? — осторожно спросил он. — Твой разум…
— Возможно, — медленно ответил Мартин. — Возможно, это было именно оно, а может быть, просто лихорадка, вызвавшая кому и сны. Я не знаю, да и никто не знает.
Однако на самом деле кое-что он знал. Ведь был же какой-то смысл во всем, через что ему пришлось пройти? Но сейчас Эд не хотел об этом говорить. Мало того, он был почти уверен, что ему никогда и ни с кем не захочется обсуждать это. Во всяком случае, пока ему это точно было не нужно…
— Ну, конечно, это лихорадка, — нервно сказал Фаррис, ухватившись за утешительное повседневное объяснение. — Лихорадка, что же еще? Ты теперь лежи и отдыхай, Эд.
И Мартин последовал его совету: он тихо лежал и смотрел через открытую дверь палатки на темное, усыпанное звездами небо. Внезапно у него мелькнула смутная мысль, что еще может увидеть последний проблеск огромного венерианского корабля, направляющегося домой и оставляющего на фоне звезд свой огненный след.
«Наверное, я сумасшедший, если надеюсь увидеть то, что было сотни лет назад, — подумал он. — Корабль давно улетел, люди с Венеры оставили Землю и все связанные с ней надежды». А потом он вспомнил о мрачном пророчестве Арилл, когда она сказала, что, в конце концов, жители Земли сами уничтожат себя. Насколько она была права?
«Возможно, мы и правда себя уничтожим, — размышлял Мартин. — Но пока мы еще этого не сделали. И если разум сможет победить…»
НА СЛЕДУЮЩЕЕ УТРО, увидев Фарриса, Эд посмотрел на него спокойным и уверенным взглядом, и произнес:
— Я покончил с археологией. Навсегда.
Фаррис замахал руками и начал было протестовать, но, взглянув Мартину в глаза, осекся и замолчал. Какое-то время он находился в растерянности. Его взгляд блуждал, и он никак не мог собраться с мыслями, но длилось это недолго.
— Может быть, тебе и стоит это сделать, — сказал он, наконец. — Я имею в виду, эта твоя странная одержимость… — Он не закончил, но в этом и не было необходимости.
Чуть позже Фаррис посмотрел на лежащего с открытыми глазами Мартина и спросил:
— Чем теперь займешься?
— Думаю, ракетостроением, — медленно ответил его друг.