Существо в белом халате — не могу определить его вид под защитным костюмом — жестом указывает на капсулу. Костюм заляпан чем-то бурым, на рукавах — следы от хирургических перчаток, сменяемых десятки раз.
— Ложись.
Я оглядываюсь на аморфное существо. Оно пульсирует успокаивающе.
«Это необходимо. Они должны убедиться, что ты здорова».
Только вот зачем?..
Капсула холодная, металл обжигает кожу. Внутри — следы предыдущих пациентов: царапины на стенках, пятна засохшей крови, которую не до конца оттерли. Мне хочется моментально вырвать. Крышка закрывается с тихим шипением — уплотнители изношены, слышно, как проникает воздух снаружи.
Над головой вспыхивают сканеры — красные, зеленые, фиолетовые лучи пронизывают тело. Оборудование старое, лучи мерцают неравномерно. Чувствую покалывание в кончиках пальцев, затем — жжение.
Боль приходит внезапно. Острая, режущая, словно тысячи игл впиваются в кожу одновременно. Хочу закричать, но горло сжимается. Вижу, как существо в белом что-то быстро набирает на панели — его движения резкие, почти панические. Слышу гортанный голос пилота — он ругается на незнакомом языке.
Сканирование продолжается вечность. Берут кровь — много, слишком много. Иглы входят в вены на руках, на шее — некоторые промахиваются с первого раза, оставляя болезненные проколы. К вискам прикрепляют диоды, они жгутся холодным металлом, оставляя красные следы на коже. Соскабливают кожу, берут образцы волос, слюны. Инструменты не стерильные — вижу засохшую кровь на скальпеле.
Когда капсула наконец открывается, я едва могу пошевелиться. Руки покрыты следами от игл, кровоподтеками. Голова кружится. На простыне под мной — пятна крови.
Кажется, это уже моя…
— Достаточно, — рычит пилот. — Она еле держится. Нам она нужна говорящей и чтобы нормально соображала.
Существо в белом молча кивает. На его планшете мигают данные — строчки символов, графики, диаграммы. Экран треснут в углу, изображение дрожит. Что-то там его явно интересует — он несколько раз прокручивает одну и ту же секцию, его дыхание под маской учащается.
— Аномалия в энергетическом поле, — наконец произносит механический голос из-под маски. — Требуется дополнительное исследование.
Что бы это не значило…
— Потом, — пилот поднимает меня на руки. Я слишком слаба, чтобы сопротивляться. — Сначала она отдохнет.
Последнее, что помню — коридор с мигающими огнями, где каждая вторая лампа перегорела, и чей-то разговор на незнакомом языке. Голоса звучат обеспокоенно, почти испуганно. Слышу, как кто-то роняет металлический поднос — звук разносится эхом по пустым коридорам умирающей станции.
25 глава
Каюта крошечная — три шага в длину, два в ширину. Единственное окно выходит на мертвую секцию станции, где не горит ни одного огня. Койка жесткая, на металлической раме. В углу — базовый санузел, даже без зеркала.
Сажусь на край койки и разглядываю свои руки. Следы от игл превратились в фиолетовые пятна. Кожа горит там, где были диоды. Каждое движение отдается болью.
Слезы приходят внезапно — горячие, злые. Плачу беззвучно, закусив губу до крови. Растираю израненные запястья, пытаясь унять жжение.
— Риан, — шепчу в пустоту. — Риус... найдите меня. Пожалуйста…
Не знаю, сколько времени проходит. Может, минуты, может, часы. В каюте нет часов, а по виду из иллюминатора ничего не понятно. Только тишина и холодный свет аварийного освещения.
Дверь открывается резко. Пилот стоит в проеме, за ним — двое охранников в той же форме с кольцом и стрелой.
— Вставай. Хозяйка хочет тебя видеть.
Пытаюсь подняться, но ноги не слушаются. Колени подгибаются, хватаюсь за стену.
— Я… я не могу…
Пилот недовольно цыкает. Его единственный глаз сужается.
— Тащите ее, — бросает охранникам.
Они подхватывают меня под руки, почти несут. Ноги волочатся по полу. Стыдно за свою слабость, но сил сопротивляться нет.
Проходим через новые коридоры. Эта часть станции в лучшем состоянии — освещение работает, стены чистые. Но все равно чувствуется запустение — половина дверей заварена, вентиляция работает с перебоями.
Аморфное существо перетекает рядом. Его присутствие — единственное, что удерживает от паники.
«Скоро все изменится», — шепчет оно в моем сознании. — «Чувствуешь?»
Не успеваю ответить.
Удар сотрясает станцию. Мощный, оглушительный. Стены содрогаются, освещение мигает и гаснет. Аварийная сирена взвывает на одной ноте.
Охранники роняют меня. Падаю на колени, пытаюсь ладонями смягчить падение.
И тут — по всем громкоговорителям, на всех частотах — раздается голос. Низкий, рычащий, с характерным шипением на согласных.
— Это предупреждение вс-сем, кто находитс-ся на этой с-станции. Выдайте нашу ш-шахри, или мы разнес-сем это мес-сто в кос-смичесскую пыль. У вас-с ес-сть дес-сять минут.
Сердце замирает. Это голос Риана. Злой, опасный, но такой знакомый.
Пилот выругался на своем гортанном языке. Охранники засуетились, доставая оружие.
Аморфное существо пульсирует ярче, его перламутровое тело переливается всеми цветами радуги.
«Они пришли за тобой», — в его мысленном голосе слышится… удовлетворение? — «Как и было предсказано».
Поднимаю голову, смотрю в темноту аварийного освещения. Где-то там, за обшивкой станции, за холодной пустотой космоса — они.
Мои изумрудные принцы.
— Я здесь, — шепчу, зная, что они не услышат. — Я жду вас.
Станция содрогается от второго удара. Ближе. Сильнее.
26 глава
Меня волокут дальше по коридору.
Колени скребут по решетчатому полу — каждая царапина выжигает новую линию боли на уже ободранной коже. Свет мерцающих ламп режет глаза полосами — белый, темнота, белый, темнота — как морзянка умирающей станции. В ноздри бьет запах: ржавчина, въевшаяся в металл за десятилетия, пыль поколений и что-то приторно-химическое, напоминающее пролитый антисептик из медблока. Может, здесь когда-то пытались отмыть кровь?
Чужие пальцы — жесткие, как клещи — впиваются в плечо так глубоко, что рука немеет, превращаясь в бесполезный придаток. Остается только пульсация — тупая, ритмичная, в такт ударам сердца.
«Дышать. Просто продолжать дышать», — мантра крутится в голове, когда массивная арка проглатывает нас целиком.
Зал раскрывается передо мной как пасть древнего зверя. Потолок уходит в непроглядную тьму — только тонкие линии голубоватой подсветки змеятся по металлическим ребрам перекрытий, похожие на фосфоресцирующие вены. В центре — идеально круглая платформа из черного камня, отполированная до такой степени, что в ней отражаются искаженные силуэты. По периметру высятся колонны, испещренные глубокими бороздами — будто гигантские когти оставили свои автографы на древней плоти станции.
И много неизвестных мне существ.
Их здесь не меньше двадцати, и от каждого веет смертью так явственно, что воздух становится густым. Высокий альбинос с волосами цвета выбеленной кости, перевитыми кожаными шнурами — его глаза красные, как у лабораторной крысы. Приземистый громила с кулаками, закованными в шипастые муфты — на его лице шрамы складываются в карту прошлых убийств. Тощий, как скелет, тип с пальцами-паучьими лапками — они подрагивают, словно нащупывают невидимые струны чьих-то нервов.
Оружия почти ни у кого нет. Им не нужно железо — они сами оружие. Их взгляды скользят по мне как лезвия, оставляя невидимые порезы на коже.
Меня швыряют на пол с такой силой, что выбивает дух.
Во рту — медный привкус крови. Ладони обдираются о железный пол.
И застываю.
Она стоит на краю каменного круга.
Девушка. Почти человек. Почти — потому что в людях не бывает таких глаз: цвета зимнего неба перед бурей, серебристо-серые с темными прожилками. Они светятся изнутри холодным огнем, который одновременно притягивает и отталкивает. Лицо у нее точеное, с высокими скулами и тонкими чертами — было бы красивым, если бы не шрам. Уродливая борозда тянется от левого виска через всю щеку к уголку губ, грубо сшитая когда-то неумелыми руками. Шрам стягивает кожу, превращая любую попытку улыбки в хищный оскал.