— Небось, демон повыше удрал, — простодушно предположил Митька.
— Без лестницы? — усомнился Артамон.
Приставная лестница лежала в стороне, как и обычно. Её не трогали.
— Демон же, — уверенно сказал Митька. — На крылах возлетел.
— Ладно, и там проверим, — проворчал Артамон.
Он поднял лестницу и пристроил к лазу в дощатом потолке, заросшем мохнатым белым куржаком. Лаз вёл на восьмой ярус башни, ярус звона, — в средний восьмерик с колоколами. Митька с факелом полез первым, Артамон — вслед за ним. Савватий подумал, что над ярусом звона есть ещё и малый восьмерик. Артамону и Митьке придётся и там посмотреть. И это хорошо.
Савватий заметил то, на что Артамон не обратил внимания. Пол посреди часовой палатки был покрыт грязью. Даже не грязью, а жирными хлопьями сажи и золы, пылью пепла. Копоть испачкала и механизм курантов. Сегодня днём ничего такого не было. Не мог же вечером кто-то палить здесь костёр, что за чушь!.. И почему тогда не растаял иней на досках потолка?..
Савватий наклонился и отколупал от пола какую-то мелкую вещицу… Медный нательный крестик — раскольничий, о восьми концах… Два конца оплавлены… Совсем недавно он, Савватий, видел этот крестик — видел на груди у Катырина… Значит, крестик и сажа — всё, что огненный демон из доменной печи оставил от старого мастера?.. Савватия прохватило ознобом.
Он вдруг понял: а ведь он уже встречал что-то подобное. Несколько дней назад, когда ходил с Демидовым в подклет башни… Там тоже была копоть на полу и оплавленный крестик… Ежели здесь, в часовой палатке, сгорел дотла доменный мастер Катырин, то кто сгорел внизу, в подклете?.. Неужели Тараска Епифанов, пропавший сторож беглого Мишки Цепня?..
И Савватию стало ясно: всё связано! Бегство Цепня связано с огненным демоном, и связь одна — башня. В ней заключена тайна, которая по ночам вылетает из подземелья, бесплотно и тихо носится по Невьянску, ныряя из огня в огонь, и убивает людей. Надо разгадать загадку демидовской башни. Надо проникнуть в подвал. Иначе демон продолжит пожирать живые души.
* * * * *
Раскинув руки, Савватий держался за кирпичный простенок, но ему всё равно казалось, что он падает спиной в пропасть, ведь он спрятался на самом опасном изгибе галдареи, где уклон башни ощущался острее всего и не было надёжной защиты: ограда балкона слишком низенькая, а под ногами — скользкие чугунные плиты, обледеневшие ещё от осенних дождей. Но здесь Артамон не будет его искать; он просто не догадается, что Лычагин затаился снаружи, а не спустился из часовой палатки на выход из башни. Даже если Артамон выглянет из проёма двери, то ничего не увидит: Савватий был за изломом стены, а дыры своих следов в сугробе закидал снегом. И сейчас он стоял меж двух окон, цепляясь за кирпичи, и ждал, когда Артамон уйдёт. Руки закоченели. За плечом и внизу Савватий видел целое море двускатных белых крыш Невьянска, а наверху небесная тьма растрескалась созвездиями.
Артамон непременно выгнал бы Лычагина из башни, поэтому следовало убедить его, что Лычагин сам убрался прочь. Артамон, похоже, в том и не усомнился. Красный свет факелов за морозным стеклом погас: Артамон и Митька покинули часовую палатку. Савватий ещё подождал для верности, потом осел на четвереньки и пополз по сугробу обратно к двери. Даже так, на четвереньках, он чувствовал страшную высоту башни. Пустота вокруг восьмерика словно засасывала душу, тянула броситься в неё, как в воду.
В тёмной палатке Савватий принялся растирать замёрзшие руки. Из разъятого проёма несло холодом. Звучно клацал маятник курантов в шахте. Доплывали смутные голоса и звуки — на нижних ярусах Артамон собирал своих «подручников», чтобы никого не потерять в башне и не запереть.
В светильнике Савватий не нуждался: он уже выучил башню наизусть. В темноте он осторожно сошёл в Слуховую горницу, затем на средний ярус, затем на нижний и через арку в стене по малой винтовой лесенке на потолок палаты под стропилами и скатами крыши. Пространство вокруг призрачно раздвинулось, будто над Савватием распахнула широкие крылья какая-то исполинская птица. С гульбища уже отчётливо зазвучали голоса и шаги.
— Матвейка точно с вами? — спросил снизу Артамон.
— Да вон он, к шишке снег прикладывает, — ответили «подручники». — Башкой все притолоки чуть не снёс.
Заскрипели дверные петли, снаружи лязгнул замок. Савватий, не таясь, приблизился к ограде на краю палаты — к столбикам с решётками. Но замок опять лязгнул, дверь опять отворилась, и Савватий отшатнулся.
Внизу раздался голос Акинфия Никитича:
— Погоди-ка, Артамон Палыч. Я сам ещё посмотрю…
Заскрипели доски под тяжёлыми шагами Акинфия Демидова.
— Обижаешь, хозяин, — проворчал Артамон. — Мы все уголки тут ощупали. Ежели мышь где была, так поймали и допросили.
— Не сердись, — сказал Акинфий Никитич. — Мне спокойнее будет, когда я подклет своими глазами увижу.
Савватий понял, что Демидов снова хочет проверить лаз в подвал. Тайна подвала, похоже, на давала Демидову покоя. Савватий усмехнулся. Напрасно Акинфий Никитич так бережётся. Скоро он, Савватий, разгадает его секрет.
Освещая путь факелом, взятым у кого-то из «подручников», Акинфий Никитич направился в двойную горницу. Артамон догадался, что ему не следует назойливо сопровождать хозяина, и остался на гульбище. Акинфий Никитич, не отвлекаясь, сразу сунулся в тесный внутристенный ход.
Ничего в пустом подклете не изменилось: те же заиндевелые кирпичные своды и прочно запертая дверь на Господский двор, те же чугунные плиты пола… Акинфий Никитич внимательно осмотрел эти плиты. Нет, никто не пробовал сковырнуть их с места, никто не пытался проникнуть в подвал… Если что-то и стряслось в башне, то не здесь.
Успокоившись, Акинфий Никитич без спешки вернулся на гульбище.
— Говорил же — мы всё тут обнюхали, — пробурчал Артамон. — Всё чисто.
— Ну, вот теперь запирай башню, — согласился Акинфий Никитич.
Тяжко опираясь на чугунные перила, он сошёл с лестницы крыльца к «подручникам», столпившимся возле погасшего костра. Артамон ещё возился наверху, запирая крепкую дверь.
— Что у вас приключилось тут, братцы? — спросил Акинфий Никитич. — Онфим меня растормошил — мол, какой-то злодей в башню пробился.
«Подручники» топтались вокруг хозяина, но не решались пояснять от себя — пусть Артамон Палыч растолкует, он-то поумнее. Артамон услышал вопрос. Он присоединился к своим парням и в раздумье поскрёб короткую бороду. Акинфий Никитич молча и внимательно смотрел на него.
— Скажу, чего сам видел, — наконец выдал Артамон. — От плотины к башне примчался мужик, прямо по целине пёр как конь. С ходу прыгнул на стену башни, прям по стене залез доверху, вышиб дверь в часовой палате и внутрь заскочил. И всё. Мы башню перетрясли — ни шиша нету.
Акинфий Никитич продолжал молчать. В уме у него грузно ворочались странные, уродливые мысли. Они вроде бы должны были совпасть друг с другом своей кривизной, но пока не совпадали. Однако Акинфий Никитич и так почуял: он поймал главную угрозу, пусть пока и за тень, как призрака.
— Я не вру, — добавил Артамон. — Парни вон свидетели.
«Подручники» закивали, подтверждая слова командира.
— А что за мужик был? — спросил Акинфий Никитич.
— За ним работные с завода прискакали, человек с десяток… Я их уже восвояси на завод отсюда шуганул. Они говорят — мастер Катырин взбесился.
— Михал Михалыч?
Мастера Катырина Акинфий Никитич знал давным-давно — уже лет двадцать пять, не меньше. И не умещалось в мыслях, что такой привычный человек вдруг столкнулся с чем-то совершенно невозможным — с демоном!.. Акинфия Никитича пронзило мучительное ощущение своей уязвимости: нежить, что в ночи бродила по Невьянску, была способна напасть на кого угодно, значит, и на него, на Акинфия Демидова.
— То ли дед Миша был, — неуверенно ответил Артамон, — то ли один облик его… Человек не исчезает бесследно, а тварь-то рассеялась.