Наклонившись, Акинфий Никитич с ломом наперевес шагнул под свод доменного устья — словно в пещеру, где прячется дракон. Невьяна обхватила себя за плечи: ей было страшно за Акинфия.
Толпа ждала. Из устья донеслись звонкие удары железа в лётку. Потом раздался стук глиняных обломков. И потом Акинфий Никитич стремительно выпятился обратно из-под свода, а вслед за ним из устья печи стрельнул прямой ручей ослепительного жидкого чугуна.
Ручей вылетел на свободное пространство и тотчас расплёлся на ленты в канавках-изложницах, словно огонь домны пророс светящимися корнями и в песок литейного двора, и в души людей. Чистый и яркий литургический свет взмыл на всю высоту фабрики сквозь пересечение стропил до самой кровли. Воссияло дивное зарево, превратив в золото и людей, и доменную печь.
— Весело, железны души?! — в восторге гаркнул Акинфий Никитич.
«Козёл» расплавился, возвращая доменную печь к жизни, и никто из работных фабрику не покинул. Демон — так демон; работа важнее.
Глава семнадцатая
Закрыть дверь
Демон расплавил чугунного «козла» и к первому перезвону курантов убрался восвояси — в каземат под башню, а возрождённую доменную печь загрузили шихтой, и теперь она работала исправно. Это была победа, вот только отпраздновать её Акинфию Никитичу было не с кем.
Освещая себе путь свечами в шандале, он прошёл в кабинет, открыл шкап и достал пыльную бутылку мальвазии, припасённую для гостей. А за спиной вдруг услышал голос Невьяны:
— Ты ведь не пьёшь хмельного, Акиня…
Невьяна с ногами сидела в его большом резном кресле.
Акинфий Никитич не хотел её видеть. Между ними сломалось что-то важное. Акинфий Никитич не мог понять что. Он ощущал себя таким же, как и прежде, а Невьяна почему-то озлобилась: исчезла её мягкая мудрость. Невьяна перестала его понимать, перестала радоваться его свершениям. Вот и сейчас — разве она не знает причину этой мальвазии? Почему упрекает? Он у себя дома, он победил, и он не запойный гуляка вроде Кирши Данилова.
— Я демона взнуздал! — мрачнея, ответил Акинфий Никитич и упрямо налил вино в оловянный кубок. — Демона — разумеешь такое? Завтра ночью на завод его перетащу, а потом он у меня в Царь-домне поселится.
— На что тебе это, Акиня? — осторожно спросила Невьяна.
— Как на что? Казённых командиров от своего хозяйства отважу, и угля куда меньше тратить придётся. Железо дешевле станет!
Невьяна вздохнула, словно ей печально было слушать ложь Акинфия.
— Ты не жадный, Акиня. Но тебя гордыня обуяла. Шутка ли — Демидову демон служит! Ради корысти ты не будешь людей губить, а ради гордыни…
Невьяна не договорила. Она и сама не понимала, зачем затеяла разговор. Ей хотелось уязвить Акинфия, найти его вину, потому что в торжестве Акинфия Никитича места ей не находилось, и её сердце опаляла обида.
— Каких ещё людей я гублю? — обозлился Акинфий Никитич.
— Народ шепчет, что во вчерашней «гари» ты демону людей скормил.
Акинфий стиснул кубок так, что едва не смял. Невьяна опустила глаза, но батюшка Никита смотрел с картины осуждающе — сломав бровь.
— Довольно мне упрёков твоих! — с угрозой прорычал Акинфий. — Выискалась праведница! Не лезь в мои дела!
— Ране я в твоих делах тебе другом была… Я ведь и взятки твои носила, и тайные письма, и советы у меня ты спрашивал…
— Забудь! — рявкнул Акинфий Никитич.
Он залпом выпил вино, швырнул кубок в угол и вышел из кабинета.
Невьяна долго сидела одна, кусая губы, но Акинфий не вернулся. Тогда Невьяна встала, спустилась по тёмной лестнице в тёмную людскую, надела старый тулупчик стряпухи, повязала платок и через сени сошла в подклет.
Онфим спал в своей каморке тихо, без храпа, словно и во сне ко всему прислушивался. Невьяна невесомо сняла с гвоздя в стене тяжёлое кольцо с ключами — это кольцо ей когда-то показал Акинфий; она собралась выйти из дома подземным ходом, чтобы никто не заметил её отсутствия.
Сводчатый подвал, простенки, мешки, бочки, ящики, дверка в чугунной раме, кирпичные ступени, кирпичные стенки… Невьяна двигалась наощупь, она помнила этот путь: здесь на Акинфия напал обезумевший раскольник… Поворот. Ещё три десятка шагов, ещё одна тесная кирпичная лестница — по ней наверх, ещё одна дверь в чугунной раме… Невьяна очутилась в подвале церкви. Покойников сейчас тут не было. Невьяна подобрала ключ к врезному замку и отворила дверь в морозную тьму.
Мимо острожной стены, хрустя снегом, она прошла к воротной башне. Сонный караульный не заинтересовался бабой, что выходила откуда-то с демидовского двора — у прислуги немало забот и по ночам. Невьяна свернула к дому Савватия: он стоял в конце улицы у пруда.
О Савватии Невьяна сейчас не думала. С ним всё было просто. Конечно, Савватий говорил всякие слова о заводе и мастерстве, о судьбе и боге, но что тут было не понять? В печали человек всегда ищет утешения у Господа, а Савватия угнетала печаль — по ней, по Невьяне. И Савватий для неё был как твёрдый берег бурной реки: всегда надёжный и неизменный.
Невьяна думала об Акинфии. Вернее, о демоне. Она, Невьяна, словно бы стала не нужна Акинфию, когда появился этот демон. Акинфий охотился за ним, доискивался, откуда тот взялся, пытался вызнать его суть… А потом сошёлся с ним накоротке, но держал его в тайне, никого не подпускал и даже будущее своё примерял к нему, к демону… Демон стал его новой страстью! Эта мысль поразила Невьяну своей очевидностью. Не всякая ведь страсть — непременно к бабе, особенно здесь, среди мастеров. Невьяна ревновала.
Савватий ещё не спал. Он встал, растерянно улыбаясь, и Невьяну вдруг охватило чувство, что она вернулась домой, где её ждали.
— Что-то случилось? — спросил Савватий и засуетился, расправляя зипун на лавке. — Сюда, родная… Как я рад тебе!
Невьяна села и, помедлив, распустила платок.
— Ты ведь знаешь, Савушка, про вчерашнюю «гарь»?
Савватий сел рядом и взял руку Невьяны в свои ладони.
— А кто не знает? — помолчав, ответил он.
— Солдаты Бахорева в часовне демона увидели. Это Акинфий ему людей скормил в жертву.
Савватий перебирал пальцы Невьяны — тонкие, не ведающие работы.
— Теперь понятно, почему демон Демидова слушается.
Невьяна посмотрела на Савватия. Любовь любовью, но хватит ли ему духу исполнить то, что намеревался? Разве ему плохо живётся, чтобы ломать свою жизнь? Да провались они оба пропадом — Демидов с демоном…
— Акинфий сказал, что нынче ночью перетащит демона в домну.
Невьяна не сомневалась, что в домне демона не достать. Одно дело — каземат под башней, куда никто не сунется, другое дело — вечно горящая печь, окружённая десятками людей. Там демон под защитой всего заводского уклада. А ей, Невьяне, надо лишить Акинфия этой дьявольской страсти.
— Значит, сегодня вечером?.. — спросил Савватий так, будто сегодня вечером ему назначили казнь.
— А ты сумеешь?
— Демона мне не убить, Невьянушка. — Савватий покачал головой, и его поразило острое, чёрное отчаяние, блеснувшее в глазах Невьяны. — Однако есть способ заковать его, чтобы никогда не гулял на воле.
— Заковать? — удивилась Невьяна, еле сдерживаясь, чтобы не выдать себя.
Савватий чувствовал, какой странный разговор они ведут, сидя рядом на лавке в полутёмной горнице. Словно бы про мирную поездку на базар. И Савватий догадывался, что таким нужным, как сейчас, он никогда Невьяне не был — и уже никогда не будет. Такова его судьба, ничего тут не поделать.
— Демон живёт в своём истукане, — сказал Савватий, — но в нём бессилен. Выходит в мир только через родовой пламень. Ежели этот пламень погасить, то демон останется там, где его застало. Родовой пламень — он как дверь. И я придумал, как эту дверь закрыть.
— И Акинфий не откроет?
Настоящим шаманом был Анисим Чумпин, Стёпкин отец, а он уже умер. И Мишка Цепень тоже умер. Никому не ведомо, как освободить демона.
— Никто не откроет, — подтвердил Савватий.