Хынмин вытащил корм для Триши. В этот раз Кымнам измельчила для кошки вареную говяжью грудинку. Мальчик выложил мясо на крышку от контейнера, и Триша, мяукнув, лизнула лакомство. Но даже эти маленькие кусочки она жевала с огромным трудом. Хынмин попытался разорвать их на еще более мелкие куски, но кошка только обнюхивала еду, не в состоянии ничего проглотить.
— Значит, вот ты какая, Триша, — произнесла Хэён, погладив кошку по голове.
— Да. Она добрая. Иногда гуляет на улице. На самом деле мы порой и ранним утром так от брата убегаем. Боюсь, что от его храпа весь дом развалится.
— Ха-ха! Ой, умора. Какой ты забавный. Ты, когда листовки раздаешь, попробовал бы так же… бодро, весело! У тебя ведь просто комплекс?
Едва произнеся это, Хэён прикрыла ладошкой рот, словно сболтнула лишнего, и взглянула на Хынмина. Тот кивнул ей в ответ, и Хэён отложила палочки для еды. Все это время они по очереди брали кусочки риса и мяса из общего контейнера — Хынмин ложкой, а Хэён палочками.
— Тогда можно… я тоже поделюсь своим комплексом? Я уже десять лет не могу стать мамой. Уже и ЭКО делала, да каждый раз неудачно. Возможно, поэтому у меня в последнее время какое-то… чувство неполноценности. Когда подруги сообщают мне о своей беременности самой последней, я, конечно, понимаю, что они так проявляют заботу, но все равно неприятно. Сразу думаю: неужели я создаю впечатление такой малодушной? Неужели они думают, я не смогу искренне порадоваться за них? Это же чувство неполноценности, верно?
Хэён опустила голову и снова погладила Тришу. Кошка замурлыкала. В горле у Хынмина пересохло, и он сглотнул. Мальчик не знал, что отвечают в таких ситуациях, поэтому решил просто кивнуть и молча выслушать до конца.
Как только он кивнул, Хэён продолжила:
— Иногда посмотришь новости, а там люди такое вытворяют со своими детьми. Думаешь: да как так можно? Звери и то не так жестоки к своим детенышам. И почему к таким, как они, ребенок пришел, а ко мне нет? Я была бы такой хорошей мамой. Я бы так любила его. Я бы так берегла и заботилась… Кто-то однажды сказал… Вроде как, если уж очень сильно хочешь ребенка, бабушка Самсин [85], наоборот, никого не пошлет. А вот тем, кто их не выносит, обязательно отправит дитя, причитая: «Ах ты, негодница, будет тебе наказание в этой жизни!» Так что с сегодняшнего дня я решила, что больше не люблю детей.
На глазах у Хэён выступили слезы, она встала, сложила руки, как для молитвы, и громко выкрикнула:
— Бабушка! Бабушка Самсин! Не отправляйте ко мне малыша! Понятно?
— Бабушка Самсин… обязательно услышит вас.
Не только скромняге Хынмину, но и любому другому школьнику средних классов было бы нелегко найти слова поддержки для чужого взрослого человека. Поэтому он произнес их с опаской, тихим-претихим голосом, но Хэён сразу поняла, что он имел в виду. Она снова села и палочками ухватила огромный комок риса.
Сунув в рот рис, она заела его салатом из пророщенных соевых бобов. Хынмин тоже зачерпнул ложкой рис и, отправив его в рот, попытался подцепить жаренное в соевом соусе мясо, но это оказалось не так легко: мясо все время падало. Хэён ухватила его палочками и положила Хэнмину в ложку. Мальчик с аппетитом проглотил еду. После этого Хэён стала подкладывать ему то салат из пророщенных бобов, то яичный рулет. И каждый раз Хынмин благодарно кивал, прежде чем съесть кусочек. А круглые, варенные в соевом соусе бобы, которые было нелегко подцепить палочками, Хынмин в свою очередь аккуратно подал Хэён, и они рассмеялись.
Когда они почти доели, на дне контейнера заметили конвертик из серебристой фольги. И сегодня Кымнам оставила свое послание.
Хэён в предвкушении воскликнула:
— Интересно, что там у нас сегодня?! Частенько я доедала порцию до конца, только чтобы добраться до этой записки.
— Я тоже. Это всегда так весело.
— И весело, и вкусно, и просто классная идея! Это был твой обед, так что давай, открывай скорее, — кивнула она на конвертик из фольги, и Хынмин развернул его.
Так здорово иметь друга, с которым можно разделить обед.
Что ж, си ю эгейн!
Прочитав послание, они дружно переглянулись. Сидя здесь, под темнеющим небосводом, оба вспомнили Кымнам. Им было жаль, что зимний день такой короткий, но это значило, что можно чуть дольше любоваться звездами. Недавно казалось: протяни руку — и коснешься облака, а теперь казалось — вот-вот дотянешься до звезд. Огоньки маленьких домов и мигающих фар автомобилей, снующих внизу, под крепостными стенами парка Наксан, сверкали и переливались, словно бриллианты в шкатулке с драгоценностями.
* * *
С того дня Хынмин и Хэён встречались каждую среду и, расположившись в парке Марронье или парке Наксан, делили друг с другом обед. Иногда компанию им составляла Триша. Благодаря Хэён, не переносящий острое Хынмин стал понемногу привыкать к яркому вкусу пряных соусов. А когда они все съедали, то с удовольствием читали согревающие сердце послания Кымнам. Так почти сорокалетняя Хэён и пятнадцатилетний Хынмин стали друзьями. Встречаясь, они обсуждали, как прошел их день, и вскоре Хынмин даже поделился историей своей безответной любви к Ечжон. С одной стороны, ему очень хотелось сидеть с ней за одной партой, но с другой — он боялся этого. Однако недавно их все-таки посадили рядом, и теперь Хынмин каждый день переживал, как бы сердце не выскочило из груди. Поэтому на уроках он старался смотреть только на доску и даже почти не ходил в туалет. Не хотел, чтобы от него потом неприятно пахло.
Хэён, глядя на Хынмина, ощущала, будто у нее наконец-то появился уже взрослый племянник. Будучи единственным ребенком у родителей, сама она всю жизнь мечтала о большой, счастливой семье, но сегодня ее снова ждали плохие новости. Утром, до работы, Хэён заскочила в клинику, но второй этап процедуры вновь закончился ничем. До прошлого года она всегда ходила в центр репродукции вместе с мужем, но теперь решила ходить одна. Ей не хотелось снова чувствовать себя виноватой перед супругом, который каждый раз испытывал растерянность, не понимая, как ему стоит реагировать на плохие новости. Ей было грустно, но она улыбалась. Потому что где-то услышала, что мир улыбается тем, кто улыбается ему. Вот и в