Но здесь очередное чудо и очередное невероятное удивление.
И, конечно, каждый воин в войске моем христолюбивом все отчетливее не просто верил, а знал, что стоит он за дело правое. И как бы тяжело не было им всем. И не будет впредь — сражаться они будут самоотверженно. Ведь дело их — правое. А значит, враг наш будет разбит.
Но, надо было работать, а не вот все это.
— Так! Туляки. — Я сам размашисто перекрестился. — Вижу, что чудо вас на путь истинный наставило.
— Воистину, государь! Воистину.
Все они молились, крестились, кланялись.
— Встаньте. Как и сказал я, не любо мне, когда Царем зовут. Царя Земля Русская должна выбрать. Пока она меня не выбрала, слово свое всем миром не сказала, хоть и все эти чудеса вокруг творятся, боярин я, воевода. Тот, кто ведет людей Земский Собор созвать.
— Благодать-то какая.
Они продолжали свое все это богобоязненное действо.
— Встаньте!
Они наконец-то начали подниматься, хотя в глазах я видел и страх, и раболепие, и восхищение. А казак продолжал стоять на коленях, плакать. Подле него замер, тоже поднявшийся батюшка из монастыря.
— Как звать тебя, человек служилый?
— Е… Е… Ермолай, сын Ивана, я. — Государь. — Он поклонился в пол, но икону не выпускал из рук. — Дозволь! Дозволь господарь верой и правдой служить тебе, живота не щадя.
Посмотрел я на него, на своих троих телохранителей. Нужен ли мне еще один, четвертый, человек приближенный? Да пока как-то нет. Поглядеть нужно, что да как. Проверить. Да, он здесь чудо явил, но…
Вот и вскроется в процессе службы, может это какой-то хитрый, непонятно для чего, сделанный человеком ход. Причем сам он может и не понимает, что да к чему. Может, его втемную кто-то ведет. Хотя… ну уж слишком сложная многоходовка.
Проговорил, смотря на него пристально.
— Ермолай. С Серафимом тебя познакомлю. Полутысяцкий мой. Человек божий. У него послужишь делу моему, а если отличишься, то к себе в телохранители переведу. В самый ближний круг.
Смотрел, изучал, реакцию высматривал. Но кроме все тех же эмоций казак не проявлял ничего. Уверен, он свято верит в чудо, в то, что произошло, и я для него — что-то невероятное, как ангел, светоч, или богом избранный Царь.
— Господарь, да я… Я землю есть буду, врагов твоих грызть. Оружия нет, так руками голыми, зубами. За тебя. Спасибо, государь! Спасибо!
Говорил он совершенно откровенно, без тени какого-то бахвальства и хвастовства. Не скрывал ничего. Что на уме было, то на язык шло.
— Пойдем.
Я поднялся, вышел из-за стола.
Все тут же подскочили, склонились в поклоне раболепном. М-да, что чудо-то делает. То смотрели предвзято, недоверчиво, вспоминают негативный опыт Болотникова. А здесь уже кланяются в пол.
Признали.
Улыбнулся криво, по-волчьи. Людские души, вроде бы и потемки, но так просты.
— Встань. — Подошел, навис над казаком.
Он поднялся на трясущихся ногах.
— Идем. В люди идем, казак Ермолай. Покажем икону. Пускай видят.
Казак кивнул. Батюшка, как бы невзначай также пристроился рядом. Естественно, без святого отца никакое священное действо обойтись-то не может. Раз икона, раз чудо — то ему нужно подле быть.
Хорошо, пусть так.
Мы прошли через коридор, вышли. Замер я на самом верху ступеней терема.
Здесь слышался шум толпы, который у входа в поместье скопился. Какого черта их всех в кремль пустили? Или это только часть? То, что же там тогда за воротами творится? Продолжается все это гуляние? Или чудо это наложилось на разум моих бойцов. И они пустили всех, кого ни попадя?
Черт, тут же стратегически важные объекты. Запасы, арсеналы!
Зубы мои скрипнули. Так и лишиться всего этого можно. Под шумок поджечь могут. Разобраться надо. Срочно!
Постовая служба чудесам не подвержена. Придется видимо рассудить по закону и выпороть, не лично конечно, а приказать, причастных к проникновению народа внутрь особо охраняемого объекта.
Замер у двери, задумался.
— Пантелей, Богдан, Абдулла! Со мной!
Чудо чудом, а то, что в городе могут быть те, кто смерти моей желает, забывать не следует. Раз людей сюда пустили, то и среди них может оказаться какой-то негодяй. Поджог, это раз, а пальнут из пистолета в меня — ой не хочется. В Воронеже уже пытались. Там на опережение действовал, а здесь — ситуация не проработанная.
Время, черт, его все больше не хватает.
Лучше бы быть прикрытым своими собратьями. Для верности.
Трое собратьев были тут как тут. Готовые ко всему, как всегда. Проследовали мы к воротам, поднялись на площадку. Народу тут, справедливости ради, было немного. Шумные только они оказались, крайне. Пустили мои бойцы, как я и приказывал, только тех, кто мог иметь хоть какую-то ценность. Просить, говорить, предлагать — мастеровые, служители церкви, торговцы важные. И люди служилые, конечно же.
Но, гудели они все. Ведь и они видели чудо, что с казаком случилось.
— Туляки! — Выкрикнул я громко, смотря на всех этих собравшихся. — Чудо было явлено! Казак Ермолай сын Ивана принес мне доказательство этого чуда. Как Смуту завершим, велю храм построить в честь события этого великого, в честь обретенной святыни.
— Царь! — Заорала толпа, не сразу поняв, что я говорю с ними.
— Расходитесь! Волю мою вам передадут.
— Царь! — народ рукоплескал.
И на удивление не видел я среди них никого, кто бы думал о том, чтобы выхватить пистолет и пальнут в меня. Да, всех взглядом не окинешь, но все же. Уверен, случись такое, его тут же разорвали бы остальные.
В глазах Туляков я действительно теперь был настоящим государем.
А, возможно, даже чем-то большим. Спасителем, посланным самим господом.
— Расходитесь! Чудо явлено! С Вами я! И бог с нами! Смуте конец грядет. — Проговорил.
Спустился вместе со всеми сопровождающими.
— Господарь. — Меня тут же встретил Серафим. Перекрестился, поклонился. — Чудо очередное явилось.
На него с неким негодованием смотрел настоятель монастыря Иоанна Предтечи. Конкурент как-никак. Мой человек, хотя и в церковной иерархии.
Все было понятно, так-то воронежский священник для церкви, как я понимал, сошка маленькая. А для меня — человек ближнего круга. А значит, что? Как в Москву войдем, будут некоторые, возможно, перемены. И местный представитель церкви глубоко сейчас задумался, а как вести себя с воронежцем.
Но, мне до этого пока дела не было. Иных. Более важных задач много.
— Ты чего здесь? — улыбнулся я Серафиму. — Хотя вовремя, тут не могу отрицать.
— Так, сдалась старая крепость. — Он поклонился.
— Бой был?
— Нет. Миром решили. К нам на службу все до последнего переходят.
— Вот как. — Я был приятно удивлен. Продолжил. — Вот тебе еще один боец. Казак Ермолай, что нам сегодня чудо явил. Прими к себе в сотни твои.
— Сделаем.
Батюшка мой смотрел на меня тоже с каким-то подобострастием. Как будто на живого пророка, пожалуй. Он же в кремле ночь провел и занимался делами служилыми, налаживал здесь постовую службу и решил проблему с крепостью.
Он перекрестился, поклонился мне. Взглянул на другого батюшку, тоже несколько холодно. Икону поцеловал, промолвил смешавшись.
— Знал я, догадывался и с каждым днем… — Слеза скатилась, скупая из его глаз. — Господарь. Я голос господа в молитве же слышал. И я подле тебя по его поручению. — Поклонился опять. — И с каждым днем. С каждым знаком вера моя знанием становится. Крепка она.
Я смотрел на него, вздохнул.
Серафим продолжал свою речь, не стесняясь и не скрываясь от окружения. Служилые люди, казак, настоятель, все слушали и внимали его словам.
— Знаю, что достойнейший ты из достойных. Говоришь… — Он собрался, эти слова для него были тяжелы. — Говоришь, что достойного и сильного Царя выбрать нужно. Но, сам посуди, Игорь Васильевич Данилов. — Серафим уже в третий раз поклонился. — А кто достойнее тебя будет? Я понимаю, отрицаешь ты это, как по-настоящему святой, благолепный человек. Не признаешь ты того, что право имеешь нами всеми править. Землей всей Русской. Но сам господь… Сам, понимаешь! — Он глаза на небо поднял, перекрестился. — Он говорит нам всем, что не должны мы сомневаться. Воинство все христолюбивое, все люди юга, а за ними и востока и севера за тебя будут. Всем миром тебя, государь! Тебя, Игорь Васильевич, на Царство выберем. И богу угодно это уже сейчас.