Тренко головой покачал.
— Звучит это… — Он поверить не мог в слова мои, никак. — Звучит непривычно.
— А ты сам подумай. Кто лучше воюет, боярин, что по месту в первой тысяче, или вон вчерашние холопы, крестьяне, что у Серафима. Которых Француз делу научил?
— Сложно.
— Пока что может и боярин. — Я улыбнулся. — А через два года эти бывшие холопы, если их дальше учить да объяснить, ради чего они воют, этого боярина на части порвут легко.
— А ради чего им-то?
— Ради страны, ради потомков, которые в ней жить будут. Ради того, чтобы враг сюда нос свой длинный не совал. Чтобы дети не голодали и благоденствие было. — Решил добавить еще и религиозных, важных для этой эпохи стимулов. — Чтобы православие наше среди иных вер выделялось. И никто не смел святыни поругать. А каждый человек наш, русский, христолюбивый в душе и сердце держал гордость за отчизну.
— Мудрено. — Но в глазах этого человека я начал видеть понимание и растущую вслед за ним силу. — Но, понимать начинаю, господарь. Сложно будет, но… — Он перекрестился, поклонился мне в землю. — Ты, господарь, сдюжишь. С божией помощью. Верю тебе. А что до меня. — Сделал паузу, добавил. — Что скажешь, то я и сделаю.
— Спасибо.
Распрощались мы с ним.
Остался я только со своими телохранителями. Сотня Якова ночевала тут же рядом. Все они охраняли меня и самых близких ко мне людей. Их сотник, мой собрат, считай становился постепенно четвертым охранником. То, что Ваньки не было, не радовало. Он и с едой всегда поможет и заботу проявит, но поход — дело такое. Человек он не военный в седле бы умаялся вкрай.
Даже я, вроде бы человек опытный, ощущал признаки усталости.
Лег, в сон провалился.
Утро встретило нас росой. Солнце вставало над лесом, и лучи его сквозь кроны деревьев пробивались, будили бойцов. Люди просыпались, поднимались, стряхивали дрему. Усталость, конечно, не ушла полностью. Переход давал о себе знать, но еще немного и мы будем в Серпухове. А там… Там дадим жару идущему на нас Шуйскому.
Подготовим ему такой прием, к которому он точно не готов.
Он-то нас, судя по сказанному Долгоруковым, думал где-то под Дедиловым бить, пугать, на свою сторону заманивать. А вышло-то иначе.
По моим прикидкам на сборы ушло где-то с полчаса.
Выдвинулись, колонной пошли к бродам авангардом из лучших сил.
И здесь приметил я, что несется нам навстречу человек. Гонец с севера. Знакомый. Чудной брат атамана Чершенского, Василий. Видел я его на смотрах, все же сотником он был. Но как-то чудаковатость свою он больше не проявлял, сидел молча. Может, в сотне своей и творил всякое, то не ведаю.
— К господарю я. — Лихая улыбка играла на лице казака.
Люди Якова пропустили его.
Поднялся в стременах, поклонился.
— Господарь, броды наши! Острог взят.
— Лихо. — Удивился я такой прыти. Думал, часа только через два к нему лучшей ратью выйдем и там думать будем, что делать.
Река Ока все же не узкая. Ее пересечь незаметно днем невозможно. А с той стороны же может быть противодействие. На месте думал разбираться, но бойцы — молодцы справились сами.
— О, там дело-то чудное. — Поравнялся со мной, начал рассказывать. — Мы же с сотней дозором-то шли. Поздним вечером к Сенькиному броду вышли. Думал я с Сенькой этим говорить, а его что-то и нет. — Хохотнул Василий. — Ну и ночью как раз к самим бродам-то и подошли, в темноте. Там и стали, как ты приказывал.
Верно, план был в том, чтобы дозоры давили своим присутствием на переправу, блокировали ее. Перешли на другой берег, по возможности ушли дальше, перекрывая дороги и проезды. Не давая возможности гонцам сообщать что-либо. Перехватывать всех.
Но брать укрепление я приказа-то не давал. Как-то думал, что утром это сделаем.
— И что, Василий?
— Так что. Купаться я пошел. Шел, шел и вышел к острогу этому. Крепость-то так себе. По типу, что у Жука была. Не шибко больше. На холмике между реками, значит, прямо. Ну и со мной моих людей малость. Но храбрые, отряд верный. А они там сидят, как курочки на насесте. Трясутся все. Часть спит, часть боится нос показать и дальше вытянутой руки своей не видит. Ну, стало быть… Мы к ним, говорим, что из Серпухова, от Шуйского, разъезд. Ох обрадовались-то они. Заговорили…
— Заговорили?
— Ну да, зубы заговорили мы им, господарь. — Он рассмеялся. — Пока болтали, судили да рядили, обсуждали всякое непотребство мои через стену раз, два и там. Ну и все. Шум гам, стрельба. Сдались они.
— Молодцы.
— Рады стараться! — Он привстал на стременах, поклонился. — Только…
— Чего?
— Допросил я их главного. — Он шепотом заговорил, словно затаился. Отвык я признаться, от манеры общения такой. — Говорит, что боится, как бы из-за реки черти не полезли. Мертвецы да упыри.
— Это мы, стало быть? — Я глянул на него.
— А я ему. Друг, так это мы и есть. — Василий рассмеялся звонко. — Что, говорю, пахнет от меня умруном, али как? Если говорить дурь будешь какую, то от тебя запахнет. — Вновь в голос заржал. Остановился, серьезно взглянул на меня, добавил — После этого того полусотника чуть не вывернуло наизнанку. Со страху.
М-да, слухи о нашем приближении распространялись быстро. Только вроде бы мы у Дедилова еще стоим для Шуйского. А серпуховчане трясутся и боятся уже. Что дезинформация и слухи делают с людьми, бог ты мой.
— Что про Серпухов сказал? — Мне было это более интересно, чем факт взятия острога. Так-то молодцы, изгоном захватили, но нам предстояло дело большее. Город взять.
— Сказал, что там кремль строят. Старый частично разобрали. Каменьев навезли. Укрепляются, значит. Холопы работают, только мы-то, господарь, все равно все это дело возьмем. Что из камней, что из дерева. Так?
— Так. — Ответил я напряженно. — А еще чего сказал?
Есть целый боярин какой-то знатный. Ооо. Шапка лисья, шуба дорогая. — Цыкнул зубом, посмотрел на меня косо, с прищуром. — Шуйского ждет или еще кого и люди с ним. В монастыре они, как бишь там… — Он начал сильно нос тереть, громко чихнул. — Точно! Введенский Владычный монастырь. Что на другой стороне реки… Реки Нары, господарь.
— Боярин. — Сердце мое забилось быстрее. — Не Лыков-Оболенский случайно?
— М-м-м-м! — Промычал словно корова, громко, протяжно Василий. — Похоже, похоже, господарь. Бояр-то я всех по именам и не припомню… Слишком их много на земле Русской стало. — Прищурился вновь, глянул на меня глазом одним. Тише говорить начал. — И… Вроде бы поезд с ним свадебный. Только…
— Чего только, Василий?
— Чудно. Думаю. Монастырь мужской, а поезд свадебный вроде бы как с девкой какой-то. Как так, не пойму. Чего девкам в монастыре мужском делать-то? Да и сватать к кому? Не тебе ли?
Он расплылся в довольной улыбке, добавил.
— Коли так, мы эту девку вмиг тебе добудем, только прикажи.
Ох, добытчики. С острогом вы, конечно, молодцы, но вот стены каменного монастыря штурмовать, здесь надо головой хорошенько подумать. Да и та ли это девушка, про которую я думал, или все же слухи какие-то. Васька-то меня ни разу не обманывал. За его показной дуростью скрывался очень толковый ум. Понимал он очень и очень многое в этой жизни.
Недаром добавил про то — не мне ли она предназначена. Слушал, может что-то сопоставлял, прикидывал и строил сам картины.
Толковый казак, только ну совсем чудной.
— Не знаю. — Я улыбнулся ему. — Может, обманул тебя тот, кто сказал это. Полусотник же?
— Да нет. Не мог. С чего. — Задумался Васька в небо уставился.— Трясся он, боялся. Может… Может сам не знал толком, вот и сплел, чтобы я ему оплеух-то не раздал. Раз! Два!
Громко хлопнул в ладоши.
— А в Серпухове, говоришь кремль строят, может монастырь надежнее?
— Может, не видел пока стен его. Но могут и каменные быть. Тогда не просто будет. — Лицо его стало грустным, но тут же изменилось и отразилось веселой ухмылкой. Добавил тихо. — Но ночью-то мы, раз и внутрь. Влезем. Верное дело. Как в острог, так и туда.