— Рад, что на поправку пошел.
— Спасибо, что приказ отдал. Сам бы я, так и ходил бы.
Мы распрощались, оба взлетели в седла и двинулись вперед.
Провожатый вел нас на восток.
Прошло еще полчаса примерно. Огибали мы приречное озеро, видимо, старицу какую-то, прилично так заболоченную с нашей стороны. Простора становилось все больше. Холмы, рощицы небольшие, а лес густой отступил. Впереди стало видно поросшее деревьями русло реки Нара. Легко оно как-то выделялось среди лугов и полей. А на севере уже возделанные земли виднелись. Золотилась там рожь. Хлеб рос.
А за ними, на самом горизонте, на возвышенности стоял город Серпухов. И даже отсюда было как-то видно, что там белокаменное что-то. Помимо деревянных, привычных уже строений.
— Удачи, господарь!
Яков пяток коню дал, и четыре сотни отборных бойцов понеслись вслед за ним.
— Пантелей. Ты с ними на север идешь. — Махнул рукой. — За Якова головой отвечаешь и за знамя.
— А ты как же? Господарь? — Опешил он. — Я же тебя храню, и знамя при тебе всегда.
— Знамя там важнее. Вечером встретимся. Либо мы к вам, либо вы к нам отойдете.
— Твой приказ, закон. — Он замедлил своего скакуна, тоже свернул, перестроился в уходящую на север колонну.
— Осторожен будь! — Выкрикнул ему.
— И ты, господарь!
Мужичонка, в седле трясущийся неказисто, страдающий явно от этого, вел нас на запад. Еще полчаса по моим прикидкам и подошли мы к реке.
Двигались не скрываясь. Можно было, конечно, пытаться прикрываться оврагами, идти скрытно. Но три сотни воинов — это все же немалое число. А тратить время на все эти действия мне казалось излишним. Лучше быстро и напоказ подойти. Глядишь, за своих посчитают. Все же ждут здесь Шуйского и его воинство.
Шли бы мы ночью или ранним утром, еще куда ни шло. Можно было бы пробовать какую-то скрытную тактику.
А сейчас, при свете дня, да в поле нас и прячущихся могли легко заметить. Лучше действовать быстро, резко и решительно. Пускай думают, что мы свои. Может от того же Шуйского отряд или от Мстиславского. Кого там Лыков-Оболенский сидит и ждет?
Проводник провел нас чуть севернее, выглядывал, высматривал.
Наконец-то замахал рукой у приметной ивы, что наклонилась прямо к воде.
— Здесь, здесь.
До монастыря было уже рукой подать. На той стороне Нары, реки достаточно узкой, виднелись уже и сам монастырь белокаменный и окружающие его всяческие хозяйственные постройки.
Вблизи воды стояла пара знакомых мне с виду строений. Это же бани! Прямо как у Воронежа, там, где как раз я с Серафимом-то познакомился. Правда, здесь они поменьше были. Людей видно не было. Видимо те, кто здесь работал, посчитали за лучшее отправиться в сам монастырь и скрыться там от вооруженных людей.
Ударил набат.
Звук колокольного звона разнесся над окрестностью, поднял с крон деревьев целую ораву птиц. Взметнулись они в небо. До края слуха моего также донесся колокольный звон, которым отвечал на удары монастырского колокола Серпухов.
Там тоже начало что-то твориться.
— Встречают нас. — Хохотнул Богдан, что шел рядом. — Встречают, господарь.
— А как иначе-то. — Улыбнулся я в ответ.
Замерли над бродом.
Колонна стала перебираться, не спеша с толком с расстановкой.
Первые бойцы легкой конницы Чершенского вошли в воду. Здесь действительно оказалось не глубоко и форсирование реки пошло быстро. Всадники выбирались на тот берег. Пошли приказы, крики, шум. Бойцы перестраивались, формировали десятки и уносились дальше за реку, к монастырю. Огибая его с юга и с севера.
Отдельный разъезд направился прямо к Серпухову по той стороне Нары.
Все же патрульная служба налажена была отлично.
— Вперед! — Выкрикнул я. И повел вторую сотню вооруженных огнестрельным оружием конников.
Конь мой верный вспенил копытами воду. Сапоги чуть замочил и вот — уже на другом берегу. Абдулла и Богдан тут как тут. Рядом стоят, кони их фыркают, волнуются, чувствуют, что до ратного дела дойти могут. А им же запах крови и пороха-то не очень любим. Да и звуки выстрелов — дело не доброе.
Здесь берег выглядел обжитым.
Еще бы — раз бани есть, то и воду берут из Нары, да и так, купаются, стирают. Мостки от переправы есть слева и справа.
Примерно в полукилометре за изгибом реки, где мы ее и форсировали, возвышался храм святой. Отсюда видны были купола и белые постройки. Не дерево, которого я видел ох как много, а более прочный, долговечный материал. Чем ближе я к столице, тем такого больше встречается. На юге вообще ничего из камня не строилось, а здесь уже и монастырь, и некоторые здания, Тула и сам Тульский Кремль.
Это положительно говорило о благосостоянии людей.
Осмотрелся. Вокруг, здесь у реки и чуть выше по течению было несколько лачуг. А чуть ниже — южнее, ближе к самой Оке — тоже поселение с мостками и десятками лодок. Довольно крупное. Наверное, служащие монастыря чуть вынесли свои дома за его каменную стену.
Двинулись мы вперед.
Вышли из-под сени деревьев, и оказалось, что поле здесь и слева и справа хлебом полное. Колосится. Только людей особо нет. Несколько, видел я впереди, в сторону монастыря убегали, далеко уже прилично так.
Звук набата продолжал разноситься над окружающей территорией.
— Идем!
Глава 19
Конная сотня вышла на простор за рекой Нарой.
За спинами нашими была Ока, широченная, могучая река, а перед глазами раскрывались земли монастырские. Здесь и бани имелись, и пара небольших поселений чуть выше и чуть ниже по течению реки, что мы шустро форсировали. Поля, засеянные и колосящиеся. Чуть дальше огороды и даже сад.
А на холме над всей этой красотой возвышался Введенский Владычний монастырь. Ворот видно не было, скорее всего, располагались они с противоположной стороны.
Третий отряд, легкие всадники Чершенского, снаряженные по старому образцу, еще переправлялся.
А мы шли к белокаменным стенам. Народу вокруг не было. Колокола монастыря били набат. От Серпухова, что располагался севернее и возвышался своими башнями над окрестностями, тоже слышались звуки звона колоколов.
Я несся на лошади вперед и думал, что выкинет этот боярин. Лыков-Оболенский, человек неизвестный, как поведет себя неведомо. Не решит ли он девку эту жизни лишить?
Черт их поймет, интриганов проклятых.
Однако, чем ближе мы подходили к монастырю, а время-то шло на секунды, ведь от излучины реки и брода до него было каких-то полкилометра, тем больше я понимал — странное творится.
Вышедшие на этот берег первые казаки изучали окрестности, но как только, насколько я это понимал, замечали происходящее на стороне, где должны быть ворота, замирали. Что-то происходит там, весьма интересное. Что-то такое, что заставляет опытных бойцов с Дона останавливаться и смотреть во все глаза.
Мы обогнули белокаменные стены по низу холма. Я отдал приказ как можно меньше наносить вреда. Не топтать поля и огороды. Идти аккуратно, вести коней по дорогам и тропам.
И действительно, взору моему открылась странная картина.
Люди не прятались внутрь, а собирались у ворот.
Внезапно толпа начала расходиться в стороны. Монахи кланялись и пропускали кого-то через себя. Получается — навстречу нам.
Вперед через сгрудившуюся массу человек эдак в сорок, может, до полусотни, вышел крепкого вида высокий мужчина. Лет преклонных, с сединой в волосах. Одет он был в черное одеяние с отсвечивающими в лучах солнца золочеными, а может, и золотыми, кто знает, пуговицами. Голова его была не покрыта. На груди висел массивный крест, отделанный тоже золотом и, как мне казалось даже камнями какими-то. Лицом человек был суров и несколько напоминал мне Серафима. Этакий боевой монах, чем обычный служка, книжник или, наоборот, пузатенький, приближенный к боярской элите священнослужитель. Крепкий, статный, но уже прошедший пик своей жизни.
Этот вызывал одним своим видом уважение.