Все так же не расцепляя рук, Максим и Веточка вылезли из машины. Снова защекотал щеки мелкий снегопад. И снова ударило по глазам солнце. В этот момент у Веточки было такое беззащитное выражение лица, что Максим еле сдержался, чтобы не обнять ее, утешая, убаюкивая, как ребенка. Ее подростковая неуверенность бередила ему душу, хотелось уберечь ее, заслонить собой. Просто схватить в охапку и унести куда-то (куда?), где ничто не вызовет ее слез. Да, Максим слишком хорошо понимал терзания гимнастки. Ей предстояло заменить любимую подругу на соревнованиях, к которым обе готовились без сна и отдыха. От того, насколько достойно выступит Вета, зависит не только ее спортивная карьера, но и авторитет мамы Веры, которая предложила ее кандидатуру вместо Машковой.
Но все эти чувства Максим подавил в себе: нельзя, чтобы девочка уловила в нем слабинку. Он, взрослый и опытный, должен быть для нее опорой. И потому, когда они вошли в квартиру Веты, он перешел на строго деловой тон:
— Поторопись со сборами. У нас совсем мало времени.
— Вета? — вплыла в коридор мама. — Что случилось?
— Это Максим Сергеевич, — махнула в его сторону Веточка, — мы летим в Лондон.
— Но почему надо так суетиться? Попейте чаю… Веточка, приглашай своего гостя.
— Самолет через полтора часа, мамочка. Я в основном составе. Кира в больнице. Пожалуйста, навести ее!
— Конечно, конечно. Постой, что ты сказала?
— Мама, я опаздываю! — кричала Веточка из своей комнаты, кидая в дорожную сумку первые попавшиеся вещи.
— Максим Сергеевич, — метнулась она к хореографу, — может, действительно чаю?
Господи! Что он подумает о ней, носится тут как угорелая, вещи собрать не может, его самого в дверях держит.
А Максим между тем пристально наблюдал за ней. То ли от вынужденной спешки, то ли оттого, что решение принято, в лице девушки, еще недавно столь трогательном, проступило что-то жесткое, яростное…
— Чай? Кофе? Бутерброды? — суетилась между тем мама.
— Что за шум? Что за суета? — На пороге появился отец.
А Вета галопом скакала по квартире, отчаянно пытаясь объяснить отцу, что к чему, и убеждая мать не наливать ей с собой супу в трехлитровую банку. Максим уже пришел в себя и теперь, попивая чай, наблюдал за происходящим. И только когда возбужденные родители раскричались не на шутку и к обшей сцене прибавилось нервное мяуканье Арамиса, Макс решил, что лучше будет, если он подождет Вету во дворе. Этот прием оказался эффективным, через пару минут Вета спустилась. И под любопытными взглядами «стражей подъезда» они прошествовали мимо.
— Что? Не выдержали моих родственников? Или моих сборов? — улыбнулась Вета.
— Всего понемножку. А ты опять забыла, что мы…
— …на «ты»? — смутилась девушка.
— И без отчества. Скажи: «Здравствуй, Макс!» — Он с удовольствием наблюдал, как румянец заливает ее щечки.
— Мы уже здоровались. Лучше поймай машину.
— Ладно. Прогресс уже намечается. В конце концов, может быть, тебе просто не нравится мое имя.
— Да нет, — легко купилась Вета, — у вас, то есть у тебя, чудесное имя.
— Какое же? — Он приостановился и заглянул ей в глаза, любуясь ее смущением.
— Максим!
— То-то же!
Подъехавший таксист щедро окатил их снежной жижей. Но это не испортило их настроения. Хохоча и возмущаясь одновременно, они залезли в машину — и двинулись в аэропорт.
…Это была сказка. Сказка об экзотической девушке из Испании. В зале звучала музыка Бизе «Кармен», и зрители, затаив дыхание, внимали прекрасным звукам, которые сливались в единое целое с движениями тонкой фигурки на ковре. Гимнастка из Болгарии каждым взмахом руки, каждым поворотом головы рассказывала о жизни, о любви, зажигала зрителей своим темпераментом. То мягко-пластичные, то дерзновенно-задорные, лиричные или полные драматизма позы и жесты, сливаясь с музыкой, создавали поистине феерическую картину.
«Я так не смогу никогда», — переживала Веточка, наблюдая выступление соперницы.
Ее собственные прыжки и пируэты со скакалкой были далеки от совершенства, упражнения с булавами тоже оставляли желать лучшего. Правда, на сегодняшний день Веточка набрала неплохое количество баллов, но это в основном за счет своей непосредственности, которая умиляла судей, да ярких вспышек импровизации. Вета не участвовала в групповых состязаниях, мама Вера настояла на этом, надеясь, что в сольных выступлениях огромный потенциал, заложенный в юной гимнастке, раскроется самым лучшим образом. Но результат пока не оправдывал ее ожиданий.
— Волнуешься? — шепотом спросил у Веточки Максим.
— Ты меня напутал, — вздрогнула она и кивнула в сторону мамы Веры, — мне кажется, Версанна здорово прокололась, заменив Киру на такую бездарность, как я. Осталось только два вида, у меня нет никаких шансов пробиться хотя бы в первую пятерку.
— Брось. А как же твоя композиция с лентами? Ты так самозабвенно готовила ее, что просто обязана победить.
Максим дружески потрепал Вету по плечу. Она снова вздрогнула, но теперь не от страха. Мимолетное прикосновение его ладони мало напоминало ласку, но у Веточки в последнее время почему-то разыгралось воображение. Каждому жесту, каждому слову Максима Сергеевича она находила такие невероятные объяснения, что самой становилось смешно. Вот он улыбнулся, глядя на нее, — быть может, думает о том, как к лицу ей небесного цвета купальник? Сказал, что она непременно должна победить, — значит, верит, что Веточка сильная и талантливая спортсменка.
Максим действительно в это верил, хотя иногда спрашивал себя, не слишком ли он идеализирует Елизавету Титову. Все в ней казалось ему незавершенным, непредсказуемым. Как профессионал он эти качества ценил, как мужчина — опасался. Слишком уж часто его посещали тревожные и сладкие размышления о темпераменте, стремительности, грации, женственности Веточки. Черт возьми! Что за мысли у хореографа перед важным турниром!
— Венера Заринова! — объявил тем временем комментатор.
Соревнования шли своим ходом, а в раздевалке русских гимнасток сидели друг против друга Максим и Елизавета. Молчали.
— Хочешь сока? — спросил хореограф, только чтобы нарушить тягостное молчание.
— Нет, чего мне действительно хочется, так это огромную, жирную куриную ножку. Или гамбургер из Макдоналдса, я однажды его пробовала в Москве.
— Не знаю, есть ли Макдоналдс в Лондоне.
— Это не важно. Я просто хочу есть. За восемь лет знаешь, как надоела диета!
Макс понимал, что это истерика. Многие гимнастки срывались перед самым выступлением. Многие упрекали тренеров в жесткости, с которой они настаивали на определенных весовых рамках. Многие плакали над сладкими булочками и жареной картошкой с кетчупом. Но обычно это был только внешний повод пожалеть себя и пострадать вслух. Он никак не ожидал подобного от Веточки. И тем больше умилился, поражаясь нежности, разлившейся по всему его телу. Разозлившись на свою внезапную слабость, он резко вышел из раздевалки.
Вета, оставшись одна, разревелась. Ей не хотелось возвращаться в зал, чтобы снова любоваться на чужие пируэты и сальто. Неизвестно, сколько она просидела в одиночестве, пока в раздевалку не заглянула мама Вера.
— Сидишь? Плачешь? А там, между прочим, медали завоевывают!
— Ну и пусть. Мне все равно ничего не светит. — Вета всхлипнула.
— Давно я тебя не видела такой, стрекоза, — качнула седой головой тренер, усаживаясь рядом с девушкой, — что случилось? Перегорела? Потерпи, осталось совсем немного.
— Я не могу больше ждать. У меня все дрожит от напряжения, — пожаловалась Веточка.
— Надеюсь, что один гамбургер не повредит твоей фигуре, — сообщил Макс, появляясь в дверях раздевалки.
Вера Александровна изумленно смотрела, как слезы высыхают на ресницах Веты. Молодые люди обменялись улыбками, и Веточка с урчанием впилась в бутерброд.
— Ведь ничего страшного, если она немного поест, Версанна, — весело проговорил Макс.
— Ничего, — протянула тренер, — только проследи, чтобы Вета не слишком увлеклась и не прозевала свой выход.