— Давай его сюда, — сдалась Веточка, и Алексей с кислым выражением лица передал ей мобильный.
— А, мам, привет, ты что так рано? Не сможете приехать? Ну ладно, ничего страшного.
У мамы был довольно странный голос, быть может, просто сонный. Веточка не придала этому никакого значения. Веточка была ужасно занята, пытаясь не потерять нить беседы в связи с тем, что губы Алексея будто рассеянно и легко блуждали по ее телу. Эти касания становились все настойчивее, все тяжелее, и Вета, извиваясь, судорожно соображала, продолжать ли разговор или, наплевав на приличия, отключить телефон. А заодно вырубить электричество, заколотить окна и забаррикадироваться. Однако внешний мир упорно не желал оставить их в покое, голосом матери возвещая о чем-то страшном.
— Погоди, мам, я ничего не понимаю, — жалко пробормотала Веточка и, срываясь на крик, позвала: — Алеша!
Он был рядом, слава богу, он был рядом!
— Что случилось? Что? — Алексей вырвал из ее оцепеневших пальцев трубку. — Ираида Петровна, в чем дело? Да, это Алексей. Неважно, неважно это сейчас, скажите, что произошло? Инфаркт? Откуда вы звоните? Мы едем.
Вета словно неваляшка раскачивалась в постели. Ни слова не говоря, Алексей натянул джинсы, рубашку, быстро одел девушку и на руках вынес ее во двор. Свежий воздух немного привел ее в чувство, и слезы, до сих пор безмолвно блестевшие в ее глазах, освободились, хлынули наружу. Алеша протянул ей платок.
— Все поправимо, малыш. Люди переносят по нескольку инфарктов и преспокойно живут дальше. Иди в машину, я открою ворота.
Голос его звучал жестко, и Вета, не посмев ослушаться, двинулась по направлению к гаражу.
На полпути она остановилась, обернулась к нему с такой надеждой во взгляде, что Алексей содрогнулся.
— Я только что помирилась с ними. Он не может со мной так поступить, не может!
— Успокойся! — Ласковые, сильные ладони взяли ее лицо в плен. — Перестань думать только о себе! Помирилась она! Разве это сейчас важно? У твоего отца инфаркт, и это, поверь мне, страшно, но не смертельно. Он сильный мужик…
— А вдруг… — всхлипнула она, — вдруг мама мне просто не сказала и он уже… может быть…
— Хватит! Чего ты себе напридумывала? Иди в машину. — Он легонько подтолкнул ее и уже на ходу бросил: — Застегнись, еще простудишься.
Она застегнулась. После его слов стало спокойнее, но Веточка вдруг на самом деле почувствовала себя эгоисткой, она ведь думала только о том, насколько несправедливо обошлась с ней жизнь, отнимая отца. А еще подозревала, что мать не сказала ей всей правды. Вета попробовала взять себя в руки и рассуждать здраво: в конце концов, Алексей прав — у папы просто прихватило сердце, и это не смертельно, это не трагедия, не беда, а только несчастье, с которым они все вместе справятся.
— Алеша, мы ведь справимся? — тихо спросила она, когда он вывел машину на шоссе.
— Да. — Она мельком заметила, какое у него сосредоточенное лицо. — Я позвонил Петру, он предупредит твоих, чтоб не волновались. А мы сейчас первым делом заедем ко мне, так что не пугайся.
— Куда это к тебе? — не поняла Вета.
— В мой родной город. Точнее, городок. Я ведь жил совсем близко от тебя, в Кузнецке, странно, что мы не встретились раньше.
— Странно, — согласилась она, чувствуя легкое головокружение от таких новостей, — а зачем мы сейчас к тебе поедем?
Машину слегка занесло на повороте, и Алексей ответил не сразу.
— Извини, дорога очень плохая, размыло все вокруг. А заедем мы за Илюхой, очень классным специалистом в области кардиологии. Нам ведь пригодится специалист, а?
Вета кивнула, но, сообразив, что Алексей не видит ее, внимательно следя за дорогой, поспешно ответила:
— Конечно, пригодится. Ты здорово это придумал.
Алексей, не глядя, протянул руку и ласково взъерошил ее чубчик. И следующие минут пятнадцать он развлекал Веточку рассказами о своей бурной молодости, когда дружба с Ильей и Николаем только-только зарождалась, когда они вместе сбегали с уроков и репетировали в старом сарае, играя на гитарах известные шлягеры, когда устроили на выпускном балу свой первый концерт, когда гуляли на свадьбе Илюши, отмечали первую публикацию Алексея, провожали в армию Кольку. Веточка смеялась и не подозревала, каково ему сейчас. Машину кидало из стороны в сторону на расхлябанном, мокром шоссе, Алексей плохо знал эту трассу, плохо видел, к тому же его мучили сомнения по поводу того, удастся ли застать друга дома. Блестящий врач Илья Оскуденко редко сидел сложа руки. Стараясь ничем не показать своей озабоченности, Алеша изо всех сил поддерживал в Веточке уверенность, что все будет хорошо, не давая ей ни на минуту вернуться к мыслям об отце. Ему это удавалось, девушка расслабилась и даже наслаждалась поездкой, внимая голосу любимого. В какой-то момент она не удержалась, протянула руку, чтобы дотронуться до его щеки.
— Уже колючий, — удивленно и нежно заметила — Вета.
Алексей рассказывал о чем-то и, выехав на мост, смолк на полуслове, теряя голову от ее прикосновения, от ласкового недоумения в ее голосе.
— Что? — Он развернулся к ней и мигом потерял самообладание, наткнувшись на ее взгляд: столько любви было в ее глазах. И вдруг раздался страшный грохот. Веточка, теряя ощущение реальности, увидела, как земля и небо слились в единое целое. Съехав под откос, машина кувыркнулась несколько раз, разбрасывая комья грязи, и встала на колеса. Темнота постепенно накрыла все вокруг, и грозную, густую тишину нарушал только звук работающего двигателя.
Веточка не приходила в сознание несколько суток, и только однажды, когда где-то рядом прозвучало имя Алексея, она слабо вздохнула и заплакала, не открывая глаз. Ираида Петровна с ужасом смотрела, как безмолвные слезы катятся по лицу дочери. Врач тут же выпроводил женщину из реанимации.
— Состояние стабильное, и одно только это внушает надежды, — приговаривал он, ведя Ираиду Петровну под руку, — а вам нужно отдохнуть…
Постаревший, какой-то потрепанный Александр Ильич ждал жену в коридоре.
— Никаких изменений, — сообщил доктор, передавая Ираиду Петровну с рук на руки.
— Она плакала, она услышала меня, — пробормотала та, устремляя на мужа умоляющий взгляд, — я рассказывала ей про Алешу, ты же знаешь, я все ей рассказываю, и она, наконец, услышала. Она поняла меня. Доктор, она поняла меня!
— Тихо, тихо. — Муж прижал ее к себе и вопросительно посмотрел на врача.
Тот кивнул.
— Такое случается. Иногда шок или просто сильное потрясение, услышанные новости дают реакцию. Я ведь говорил, что из комы можно выйти в любой момент.
— Тогда, может быть, нам почаще разговаривать с ней?
— Хорошо, мы подумаем, — неторопливо произнес врач, — вы зайдете к Забродину?
— Да, обязательно, — закивали Титовы.
Алеша лежал уже в обычной палате, проведя в реанимации первые несколько часов после аварии. Он быстро шел на поправку, хотя переломов и вывихов было предостаточно, не говоря уж о внутренних повреждениях. Но врачи были настроены оптимистично, предстояло долгое, мучительное лечение, но главное, тут все было просто и ясно, тогда как состояние Веты вызывало массу вопросов. Девушка почти не пострадала, но в сознание ее не могли вернуть ни современные препараты, ни даже знахари, к которым прибегли отчаявшиеся родители.
Титовы задержались у Алексея часа на полтора, обсуждая состояние дочери с ним и Руденко, который очень сблизился с юношей за это время. Сначала тренер настороженно относился к журналисту, но постепенно проникся к нему доверием. Он узнал о жестких условиях контракта, по которому Алексей сотрудничал с одной из столичных газет, и вполне понимал, что молодому человеку ничего не оставалось, как хитростью и обманом выманивать сведения о жизни звезд, чтобы удержаться на работе. Конечно, тренер не одобрял подобный образ жизни, но был достаточно мудрым человеком, чтобы уважать право выбора других. К тому же было ясно, что за последнее время Алексей изменился настолько, что пути назад для него не существовало. Борис Аркадьевич знал прежнего Забродина только по скудным рассказам Веты да газетным материалам, теперь перед ним был серьезный, чуть насмешливый парень, немного замкнутый, немного угрюмый для своего возраста. Но это было не удивительно, имея в виду, что ему пришлось пережить. Борис Аркадьевич видел, как мучается Алеша из-за того, что случилось, хотя вслух он никогда не винился, не каялся со слезами на глазах, как когда-то Кира. Она и сейчас умудрилась придумать себе вину, не уставая делиться со всеми своей «преступной» безалаберностью. Дескать, если бы ей было известно о поездке подруги, то она бы отговорила Веточку, и ничего, ровным счетом ничего бы не случилось. В ее раскаянии и покаянных речах тренеру слышалось столько пафоса, что он стал сомневаться в искренности бывшей гимнастки. Из всего на свете эта особа извлекает выгоду для себя, думал Борис Аркадьевич. И тут же, оправдывая подругу своей воспитанницы, рассуждал, что стремление Киры оказаться в центре внимания вполне объяснимо. Другим способом у нее это не получается, вот она и кричит на весь белый свет о своей вине, о том, что не уберегла, недосмотрела… Впрочем, не только Кира увлекалась подобными речами. И жена Бориса Аркадьевича, и родители Веточки часто заводили разговор на эту тему, не уставая корить себя. Ираида Петровна первые часы после известия об аварии вообще чуть не лишилась рассудка. Ведь именно она сообщила Вете о несчастье с отцом, который, кстати сказать, вполне нормально себя чувствовал после инфаркта.