Но что мне запомнится на всю жизнь, так это то, как они избавились от Эрики. Девочка лет семнадцати, которая отчаянно боролась с теми, кто хотел её изнасиловать всякий раз. Бойкая, смелая, не готовая мириться с тем, что происходит. Мы с ней сдружились, вместе горя ненавистью и желанием спастись. Не допуская даже мысли о том, чтобы смириться с той участью, которую для нас приготовили.
Кого-то из девочек увозили практически сразу. Кто-то, кто после осмотра мерзкой и грубой женщины-гинеколога, оказывался в одной комнате с нами, занимая своё место на грязном матрасе с цепью на шее. А кого-то мерзавцы, охраняющие нас, оставляли «для себя», вероятно узнав, что ценности в девушках для хозяев не было никакой.
И этих девочек ожидали ужасные мучения.
Мы с Эрикой оказались в рядах «элиты». Девственницы. Каждая была для них просто товаром и наша девственность являлась единственным спасением. Хотя, в такой ситуации, конечно, говорить о спасении смешно. Они всё равно насилуют нас и делают всё что захочется, просто не делают это традиционным способом. Девственность — единственное, из-за чего мы ещё живы.
Я мало знаю о том, кто купил право забрать мою, но мне несказанно повезло, потому что он отбывает срок в тюрьме и должен был освободиться только через несколько месяцев. Но его представители уже выкупили меня и со дня на день я отправлюсь к своему новому «хозяину».
И мои мысли заняты лишь тем, как бы помешать этому случиться. Не моей транспортировке. Нет. Этому я помешать не могу. Другие уже пытались и закончилось всё очень плохо. Всё что я могу сделать, это не позволить какому-то гнусному беспринципному мерзавцу купить меня, как какую-то вещь. Обладать мной как вещью. Смотреть на меня как на вещь.
И избавиться от ожидающего меня ужаса я могу лишь одним способом.
Также, как поступила Эрика. Только её способ был настолько ужасным, что до сих пор я вижу некоторые картинки во сне так, будто это происходит наяву. А её безжизненный взгляд будет преследовать меня до конца моих дней. Впрочем, это может наступить уже очень скоро.
Я помню её крики. Сначала, когда её насиловали в первые разы, она очень сильно ругалась и отбивалась. Чуть позже, спустя пару месяцев — стихла и не издавала ни звука. Даже не сопротивлялась. Но по её глазам было видно, что это не смирение. Это нечто другое. В момент очередного жестокого насилия над собой она приняла решение больше не быть жертвой.
И стала провоцировать их. Делать всё чтобы они не оставили её в живых. Когда её били, я отчётливо слышала хруст костей в теле хрупкой девушки. Всё это происходило при мне и в присутствии ещё троих девушек, деливших с нами комнату. В назидание нам. Чтобы мы видели, что нас ждёт, если будем так себя вести.
— Шлюшка была твоей подругой, так? — бросив на меня острый презрительный взгляд, прорычал один из тех, кто только что бил её ботинком по голове, — Приберись. Я хочу чтобы здесь не осталось ни следа от тупой бесполезной сучки.
Я отмывала кровь Эрики от пола, молча обливаясь слезами, пока моё тело сотрясала неконтролируемая дрожь.
В ту ночь я поняла, что даже наша ценность не гарантирует безопасности. Они просто обставили всё так, будто она убила себя сама, выпрыгнув из окна, дабы не вызвать сильного гнева тех, кто был во главе всего этого отвратительного «бизнеса». Получить нагоняй за то, что они не уследили за девушкой было менее страшно, чем расплатиться собственной жизнью за её.
Летти, шестнадцатилетняя девушка со светлыми кудрявыми волосами и небесно-голубыми глазами, как-то сказала мне, когда нас загрузили в один из контейнеров, чтобы переправить вместе с другими товарами через порт, что нас везут умирать. Она боялась, что наши тела хотят использовать на чёрном рынке органов или что-то типа того. Не знаю, что было бы хуже.
Умереть быстро ради того, чтобы кто-то достал из тебя сердце, или медленно умирать в сыром холодном подвале, претерпевая унижения и ужасный, сковывающий страх будущего, где мы обречены.
Как-то раз мне удалось отправить Алане сообщение. В тот день нас привезли в новый дом (время от времени мы переезжали, что делалось в целях безопасности для ублюдков, старающихся спрятать нас и обрубить все возможные пути спасения) и у меня было всего несколько минут, когда я обнаружила на полке старый кнопочный телефон.
Я не знаю, дошло ли это сообщение, потому что не была уверена в том, что телефон работает так, как должен. Ведь эти люди чрезвычайно осторожны и это мог быть одноразовый мобильник или он мог быть настроен только на приём звонков.
Чёрт его знает.
Но это было то, что я должна была сделать. Просто обязана.
При мыслях о сестре на глаза навернулись слёзы. Она не знала где я, но и я совершенно не имела никакого понимания что там у неё. Приехала ли Роксана? Ищет ли меня сестра? Помогает ли ей Марк или развернул её также, как меня? Рассказал ли Мик о том, что видел как я ухожу с тем парнем? Всё ли у неё в порядке?
Я не знала ничего. Ни какое сейчас число, ни какой день недели. Знала только, что уже поздняя осень, потому что в подвале, в котором нас держали, последнее время было очень холодно. А за крошечным окошком под потолком всегда дул сильный ветер, насвистывая и пугающе скуля по ночам.
Самое страшное, что я перестала бороться. Во мне просто не осталось сил. Хотелось просто умереть и сделать так, чтобы весь этот кошмар закончился.
Тело нещадно болело. Синяки, которые оставались на коже от грубых прикосновений каждый раз напоминали о том унижении, через которое я проходила по несколько раз в неделю. Моё собственное тело больше не принадлежало мне. Не принадлежал больше и разум. Потому что всё, что я помнила о себе и своей жизни медленно стиралось, оставляя место для страха, боли и ощущения неизбежности.
Моя личность, то, кем я была — стиралось каждым жестоким словом, каждым ударом, каждым варварским проникновением в моё тело. Иногда это был один человек, иногда они хотели издеваться над нами вместе. Но никогда, ни единого раза это не обходилось без боли. Им доставляло удовольствие пытать нас. Издеваться. Угрожать смертью.
Они пытали нас не только физически. Как-то раз один из них сел рядом со мной и долго, в мельчайших подробностях рассказывал мне о том, что любит делать с девушками тот ужасный человек, который меня купил. Его последняя «игрушка» задохнулась от собственной крови, которую он пустил из её горла, наблюдая за тем, как она захлёбывается после того, как больше не смогла обслуживать его, совсем ослабев.
«То, что мы тут с тобой делаем, красавица, ещё цветочки» — эти слова часто звучат в моей голове перед тем, как я вновь провалюсь в тревожный прерывистый сон.
Но теперь это всё уже не так важно. Потому что мои силы выносить этот кошмар подходят к концу. Я просто хочу чтобы это закончилось.
Потому что знаю… никто за мной не придёт. Если бы могли, если бы Алане удалось найти хотя бы что-то, она была бы здесь. Я уверена в этом. Но наши следы так сильно запутаны, что это кажется невозможным.
Поэтому я должна сама закончить всё это. И сделать это нужно сегодня. Потому что совсем скоро меня передадут тому, кто станет моим адом.
— Прости, Алана, — закрываю глаза, давая соскользнуть по щеке одинокой слезе, — Я пыталась. Но больше не могу, — шепчу, сжимая кулаки.
— Что ты там болтаешь? — пыхтя надо мной сзади, с насмешкой спрашивает один из насилующих нас мерзавцев, на что я разворачиваюсь и бью его в нос изо всех оставшихся во мне после бессонницы, многочисленных избиений и голода сил.
Я устала бороться. Это будет последний раз.
Глава 54
— Ты уверен, что он будет здесь? — спрашиваю Марка, пристально смотрящего перед собой на дорогу.
— Я ни в чём не уверен, ангел, но это только распаляет веселье, разве нет?
Тон мужчины, которым он мне ответил, вызвал по коже колючие мурашки. Веселье. Веселье — последнее слово, которое я могла бы использовать чтобы описать то, что мы собираемся сделать.