Позади него открылась дверь, что-то негромко сказал конвоир, дверь закрылась, и Фардин почувствовал запах духов розы, сандала и мускуса. Он ни с чем бы их не спутал. Его вещи, привезенные из Венесуэлы, очень долго хранили запах ее духов.
Симин вышла из-за его спины. Серые брюки, такой же серый плащ до колен, черный платок, довольно плотно закрывавший голову, хотя обычно она надевала его так, что он едва держался на макушке, почти не прикрывая волосы.
Перед ним возникла совсем другая Симин. Холодная, усталая, деловая. Она села на стул под окном, забранным решеткой, и на его фоне в своем скромном облачении выглядела сама как заключенная.
Фардин понял, почему она пришла ночью. Ее никто не должен видеть входящей в здание тюрьмы. Что в таком заведении делать всемирно известной художнице?
— Меня отыскали, сообщили о твоем задержании. Я очень расстроена, однако не понимаю, что происходит и почему меня привезли сюда.
Она отыгрывала свою легенду довольно натурально. Фардин мог бы поверить, если бы не ночной визит и не досье на Симин, присланное ему Центром.
Сейчас Харун и его коллеги прильнули к монитору, куда транслировалась запись из кабинета. Вслушивались в каждое слово. Этот фактор тоже не стоило списывать со счетов.
— Я не буду юлить, — Фардин смотрел ей прямо в глаза. — Тебе необходимо добиться, чтобы меня перевели или обеспечили здесь условия, при которых мы смогли бы пообщаться с глазу на глаз, без соглядатаев. Это для твоей и моей безопасности. Чем быстрее, тем лучше. Разговор будет серьезный, обстоятельный. Речь о государственной безопасности.
— Почему ты решил, что я… что мне об этом вообще стоит говорить? И как, по-твоему, я могу что-нибудь обеспечить, организовать?
— Может, стоит написать? У тебя есть листок?
Из небольшой сумочки, висевшей у нее на боку, она достала блокнот и ручку. Молча протянула Фардину.
Он начал писать, прикрыв написанное обложкой блокнота сверху. Написав, протянул блокнот Симин.
— Есть чем поджечь? — спросил он.
— Найдется, — кивнула она, читая, прищурив черные глаза, шевелила пухлыми губами, разбирая почерк Фардина.
«Она умная, должна понять. Она умная», — как мантры повторял он про себя.
«Обычному человеку не позволили бы прийти, тем более среди ночи к политическому заключенному, подозреваемому еще и в пособничестве терроризму. И писать записки под камерами тоже… Мне вспоминается бритый парень из Каракаса, виденный мною в магазине и в кафе, и услышанный там разговор. А затем — заметки в газетах о похищении. Я попал в ненужное место в неудачный момент. Сейчас я стал невольным обладателем информации о предстоящем государственном перевороте в декабре. Точной даты не знаю. Надо поторопиться».
С задумчивым выражением на лице Симин извлекла из сумки зажигалку и подожгла листок, вырванный из блокнота. Положила горящий листок в пепельницу и смотрела на пламя так увлеченно, словно только за тем сюда и пришла. Симин размышляла, Фардин не торопил, разглядывая ее жадно и беззастенчиво. Несмотря ни на что, он не мог побороть свое влечение. Может, в силу родства профессий.
Теперь он видел перед собой не игривую девушку-художницу, вольно думающую и вольно себя ведущую, а собранную, хладнокровную, не бросающуюся лишними словами. И такой она нравилась ему, пожалуй, сильнее. Пока что он решился на банальный шантаж. Если дело выгорит, придется идти дальше, но не под видеокамерами и прослушкой.
— Мы поговорим еще, — сказала Симин и вышла, оставив за собой запах духов и надежду. Пока еще слабую, но она окрепла, когда рано утром Фардина подняли с койки и, снова воспользовавшись мешком, повели по коридорам на выход.
Фардин понадеялся на то, что мешок это от злобного бессилия Харуна и его коллег, у которых вырвали из пасти сочную дичь.
В микроавтобусе без окон с Фардина сняли мешок. Конвоиры сами были в масках. Очевидно другое подразделение МИ. У Фардина возникла тревога и одолели сомнения. Не навлек ли он еще большую беду на свою голову? Какие выводы из его осведомленности сделала Симин? И слушать ничего не станут о заговоре. Начнется раскрутка доктора Фируза как шпиона.
Эту догадку подтвердила одиночная камера, куда его поместили. С бледно-желтыми стенами, застеленной чистым бельем койкой. Камера была, судя по всему, для эксклюзивных заключенных. Как подозревал Фардин, для проштрафившихся чиновников. Прежде чем казнить, их все же содержали в условиях более менее соответствующих их статусу. Наверняка небольшая внутренняя тюрьма в одном из зданий МИ на два десятка камер.
Даже накормили прилично впервые за все дни заключения. Обидно, потому что именно сейчас кусок в горло не лез. Опасения роились в голове, как пчелиный рой.
После обеда состоялась очередная встреча с Симин.
— Ты уверена, что разговор не записывается? — уточнил Фардин.
Его все еще держали в наручниках, выводя из камеры, но его это не волновало. Куда важнее предстоящий разговор и его результаты.
— Я не за себя беспокоюсь, — пояснил Фардин.
Симин покачала головой. Он вдруг заметил морщины у нее на лбу и около глаз.
— Кто ты? — спросила она.
— В каком смысле? Ты знаешь, кто я. И я вовсе за тобой не шпионил, если ты об этом. Просто наблюдательный человек, и это неудивительно, учитывая мою профессию. Дело научного работника — наблюдать и анализировать. Некоторые твои фразы, поездки за границу, причем в те страны, которые нашему Ирану не желают добра и процветания. Странное поведение в Каракасе. Пропажа тех двоих бизнесменов, совпавшая с твоим приездом, и тот разговор в магазине с бритоголовым, который попадался нам на каждом углу. Мир тесен, но не настолько же.
— Допустим, — Симин его слушала, опустив глаза.
Эта комната скорее напоминала переговорную в каком-нибудь банке, чем допросную.
Овальный стол темного дерева, мягкие кресла около стола и вдоль стены, у окна с опущенными белыми жалюзи кадушка с дежурным фикусом. На квадратном столике в углу чайник, заварные пакетики, графин с водой и стаканы.
— Допустим, — повторила она и посмотрела ему в глаза. — Что это меняет? В твоем положении я бы думала о собственной шкуре, как ее спасти. Ты хотел что-то сообщить. Изволь!
— С удовольствием, ведь я люблю Родину и не хочу, чтобы американцы, израильтяне и саудиты учинили хаос в Иране, взбаламутили людей, толкнули к гражданской войне. Кстати, с помощью Азербайджана и задействуя ресурсы азербайджанской диаспоры в Иране. Но я выдам все, что волей случая узнал, только когда получу гарантии. Гарантии освобождения без последствий, чтобы нигде не остались протоколы допросов и вообще, чтобы