— Вы ничего не хотите мне рассказать о вашем прошлом?
— Нет, — ответила опешившая Акбилек.
Не крути. С Балташем ведь поделилась. Я хочу услышать правду. То, что ты рассказала о себе, — правда?
Правда, — ответила Акбилек.
— Если так, то наши пути разошлись. Ведь я считал вас девушкой, — и удалился по культурно устроенной Парковой дорожке.
Акбилек осталась сидеть одна на деревянной скамейке. Сидит и никак уразуметь не может, что же произошло.
«Рассвет Зайсана» проревел дважды.
С парохода торопливо сходили модно одетые женщины.
На палубе, облокотившись на перила, стояла белолицая, черноглазая, стройная женщина в прекрасно сшитом платье, с белой шелковой панамой на голове и смотрела на суетившихся на пристани людей.
Раздался последний пароходный гудок, женщина подошла к открытому иллюминатору каюты первого класса и что-то произнесла. Те, к кому она обратилась, не медля, вышли на палубу. Один из них — Балташ. Его двое спутников когда-то работали с ним, вде-то учились вме сте. Семипалатинские приятели вот уже третьи сутки принимали Балташа с супругой, возили на остров, прогуливались по городу, теперь же, оттягивая прощание, договаривали друже ские беседы на пароходе. Балташ, как истинный путешественник, угостил приятелей пивом и, продолжая увлеченно разговаривать, прошел с ними на нос парохода.
У семипалалинцев были веские причины проявить всяческое уважение к гостю. Как-никак,
Балташ занимал одну из комиссарских должностей в столице республики. Понятно и простительно губернскому люду таскаться за столичным визитером, как детишкам за отцом, приехавшим с базара с торбами, полными гостинцев.
Балташ — видный коммунист, способный ответить на любой политический вопрос, опытный служащий, готовящий резолюции. Балташ — молод, но не преувеличим, если назовем его даже патриархом советской службы, а его приятелям еще предстоит прошагать те ступеньки, которые он уже миновал, поднимаясь вверх. Он служил в Акмоле и Семипалатинске, и в Уральске, и Букеевской губернии, ему знакомы все канцелярские хитросплетения, кадровые вопросы, общается запросто со знаменитостями, а посему и весь мир, можно сказать, лежит у его ног. И хотя он не относился к первым партийным лидерам, но его начальственное кресло подперто со всех сторон — не качнется. Он мог и грамотно раскритиковать кого надо, и вовремя сослаться на нужный авторитет, отстоять свое мнение на любом совещании, в общем — государственный муж. Товарищ Балташ отличался уважением к самостоятельным взглядам, любил подчеркнуть: товарищи, хотя товарищ К. шагает не в ногу с массами, а идет своим путем, я его приветствую. Был принципиален и всегда указывал на ошибки товарищам, и если товарищи не реагировали, мог пойти на самый решительный разрыв отношений. Но умел и дружить.
Друзья интересовались:
— А как там Акбала?
— А что с ним станет? Жив-здоров Акбала. Живет своими мечтаниями. Берется, как всегда, за какие-то немыслимые дела, и вперед, сломя голову. Как прежде ораторствует напропалую, — и улыбнулся.
— А как там этот?..
— Уай, забудь о нем! Он себя считает великим хитрецом, способным обдурить всех на свете. Да ще в наше-то время найдешь простачков? Исхитрился прямо весь. Не перспективный товарищ.
Вот, о каждом человеке Балташ имел свое мнение.
«Рассвет Зайсана» взревел третий раз.
Балташ с компанией подошел ко все еще стоявшей у перил обладательнице белой панамы. Узнали? Акбилек.
— До свидания, товарищи!.. Так и поступите! — Балташ крепко на прощание пожал товарищам руки.
— До свидания! До свидания! — приятели Балташа попрощались и с Акбилек и поспешили сойти с трапа на пристань.
«До-о!.. До-о!.. До-о!», — пытался вторить людям пароход.
Провожающие, со слезами и улыбками, жадно вглядывались в лица отплывавших пассажиров парохода и что-то непонятное кричали вслед отходившей корме. Сердца забились сильнее. Пароход захлопал лопастями колес по воде, как старый пес языком по жиденькой похлебке. В воздухе над пристанью замельтешили воронами шляпы и бабочками — шелковые платочки, головы поникли, слезы покатились по щекам. Пассажиры столпились на задней корме парохода в позах: «И мы с вами не желаем расставаться».
На палубе парохода загремел военный духовой оркестр: медные трубы, барабан и литавры выводили бодрый марш, пульс Акбилек участился, душа качнулась вместе с вольной волной. Она тоже помахивала беленьким платочком. Сердце сжималось, словно она навсегда прощалась с очень дорогим ей человеком, бесконечно жалея его. Дорогой ей человек, конечно, Камиля.
«Бедняжка Камиля не смогла прийти на пристань. Если ничего ужасного с ней не произошло, все равно ей оставалось жить, как покалеченной птице в клетке!» — думала Акбилек о ней, вспоминая день, проведенный на иртышском острове. Вспомнился ей и
другой день. День бракосочетания с Балташем.
ЗАГС — появились такие конторы. Зашли расписываться. Регистратор — черноусый мужчина. Как только прозвучало имя Акбилек, он поднял глаза на нее и буквально впился взглядом в ее лицо. Акбилек тут же его узнала. Черноус!
Ау! Святые, ай!
Испугавшись, что Балташ что-то заподозрит, Акбилек скосила на него глаза. Нет, стоит счастливый.
Выходя из ЗАГСа, Акбилек оглянулась на Черноуса. Он смотрел ей вслед, и ей показалось, с теплотой. Она чуть заметно, прощаясь, кивнула ему. Он запустил пальцы в волосы и сжал кулак. Сожалел ли, раскаивался ли… кто его знает.
Палуба качнулась. Слезы покатились из глаз Акбилек. Балташ поспешил обнять ее за плечи:
— Что?
— Просто… так… Жаль стало бедную Камилю… Чем я могу ей помочь? Темная, безответная… что ее ждет? Мгла могильная… — с глубокой печалью произнесла Акбилек.
— Ну что ты расстраиваешься по пустякам? Нельзя изменить все за один день. Социализм наступает и уже принес равенство, разве не так? Вспомни себя, — приободрил супругу Балташ.
— Все равно тяжело… — ответила Акбилек, все еще продолжая дышать тоской и одиночеством сестренки, оставшейся там… на берегу.
Июльский, с белесым солнцем день на Иртыше. Зеленые берега. По реке скользит, чертя водную гладь, пароход. По палубе прогуливается под ручку товарищ Балташ с супругой, вдыхая полной грудью освежающий и пьянящий, как взбитый кумыс, ветерок. Ну как не поверить его словам о наступившем равенстве — веско произнесенным заверениям ответственного работника? Кому как не ему знать все? И Акбилек успокоилась.
Надышавшись свежим воздухом, они вошли в сиявший зеркальными стенами салон. На сцене между двумя колоннами блондинка с невероятно прямой спиной исполняла какое-то произведение на пианино. В углу справа за маленьким столиком устроились четверо граждан с длинными носами, по белым воротничкам и манерам которых в них угадывались типы из торга, и резались в