Но это все, конечно же, было несерьезно. В августе Оля сходила на день рождения к старшей двоюродной сестре. Та перешла уже в десятый класс, и гости ее все были такими же взрослыми. Оля стеснялась, практически не ела, смотрела куда-то поверх голов. Со своими сверстниками она бы развернулась, а тут – чужая компания, да еще и старше на три года. Целая пропасть между ними.
Собравшиеся шумели, шутили, обсуждали какие-то только им известные дела, а ей нечем было поддержать беседу. Да никто на Олю внимания и не обращал – сидит сестренка именинницы, молчит, ну и пусть молчит, когда тут свои девчонки есть, гораздо интереснее малявки. Тети дома не было. Она наготовила всякой всячины и ушла, чтобы не мешать молодежи. А так бы Оля могла и с ней в кухне время скоротать.
Чуть позже, отшумев положенное за столом, компания отправилась танцевать в другую комнату. Оля тоже поднялась, но застряла в темном коридоре у телефона. Хотелось позвонить Айше. Только она может выслушать и понять.
– Привет.
– Привет! Ну как там?
Дверь комнаты, в которой бушевали танцы, периодически открывалась и закрывалась, кто-то входил, кто-то выходил. Оттуда вырывались музыка, смех и веселые выкрики.
– Нормально. – Оля вздохнула, прижала сильнее трубку к губам и зашептала: – Чувствую себя не в своей тарелке.
– Чего ты? Веселись! Музыку слышу, значит, уже танцы. Иди и покажи им класс.
Легко ей говорить. Посмотрела бы Оля, как скромница Айша тут бы выживала. Забилась бы где-то с книжкой – никто бы и имени не узнал. Олю хоть представили в самом начале, но не факт, что кто-то запомнил, как ее зовут.
Дверь из танцевальной комнаты снова открылась, и стоявшую спиной Олю окатило почти осязаемым весельем. Никто и не хватился, что ее нет. Она укрылась в темном уголке, накручивая на палец телефонный провод и радуясь родному голосу в трубке.
– Оля, а ты чего здесь стоишь? – раздался рядом вопрос. – Пойдем танцевать.
Оля замерла. Айша тоже все слышала, поэтому торопливо зашептала:
– О, тебя зовет приятный мужской голос. Все, пока. Потом расскажешь.
Положив трубку, Оля посмотрела на того, кто обратил на нее внимание. И даже запомнил имя!
В узком коридоре они стояли совсем близко, но полумрак не позволял рассмотреть парня. Дверь комнаты в очередной раз распахнулась, кто-то пронесся между ними и скрылся в туалете. В танцевальной комнате для антуража включили лампу «Салют», поэтому там переливался мягкий свет. Он-то и выпорхнул оттуда и осветил на секунду лицо того, кому было до Оли дело.
– Идем танцевать, я тебя приглашаю, – снова сказал парень.
– Идем, – ответила Оля, напрягая память. Как же его зовут?
Перед застольем сестра бегло перечислила гостей, куда уж там всех упомнить. Этого звали то ли Женя, то ли Вова. Оле больше понравился Бекболат, симпатичный большеглазый парень с такими ресницами, каким позавидовала бы любая девчонка. Он был в белой рубашке с узким черным галстуком, сидел слева и мило не выговаривал «р». Оля его запомнила, потому что со всех сторон ему кричали: «Бек! Бека!» А этот то ли Женя, то ли Вова сидел напротив и ничем не выделялся. Вроде тоже шутил, общался, но не запомнился.
«Ладно, – решила Оля. – На безрыбье, как говорится, сойдет». Она даже самой себе не хотела признаваться, как ей польстило внимание взрослого парня, но вскоре решила, что в приглашении нет ничего из ряда вон.
Они пошли танцевать. И хотя сердце поначалу трепетало, через пару минут музыка захватила Олю настолько, что она позабыла про свое глупое стеснение. Да и никто на нее не глазел, как ей представлялось, все дурачились, хохотали, пытались подпевать льющимся из магнитофона песням.
Когда во втором часу гости разошлись, Ольга, которая осталась с ночевкой, принялась убирать со стола. Сестра сидела в кресле и терла сонные глаза. Посмотрела на свою ладонь – на ней осталась размазанная тушь.
– Видишь? – Она растопырила испачканные пальцы. – С Женькой не общайся. Он вот такой же черный.
7. Жареный сазан и думы
Счастливым быть тяжелее, чем несчастным. Когда ты несчастен, то ничего не попишешь, достаешь из глубин души смирение и ждешь, что рано или поздно это пройдет. А когда ты счастлив, сразу все портит осознание, что рано или поздно пройдет и это.
То ли Ахматова так повлияла, то ли еще раньше наметилась склонность, только Айша почему-то писала грустные стихи, даже когда мир вокруг улыбался. В книгах любовь всегда шла рука об руку то с разлукой, то с печалью, потому и казалось, что это чувство пронзительней именно на фоне страданий. И хотя как такового объекта воздыхания у Айши не было, это не мешало ей писать стихи, обращенные к кому-то эфемерному.
Андрей появился в классе, когда уже начался второй урок. И не один. Вместе с ним зашел парень в светло-сером костюме и с комсомольским значком на груди.
– Извините, пожалуйста, за вторжение. Новенького привел. Он немного заблудился.
Новенький при этом угрюмо оглядывал класс, а когда остановил взгляд на Ольге, то усмехнулся. Айша повернула голову к подруге, та сидела с непроницаемым лицом.
– Как твоя фамилия? – спросила учительница, чтобы свериться с журналом.
– Юрковский. Андрей Юрковский.
– Почему без галстука?
– Дома забыл.
На задней парте первого ряда громко хмыкнул Марат Надиров. Он тоже сидел без галстука.
Учительница выдержала паузу, изучая новенького.
– Проходи, садись на свободное место. Чтобы завтра был с галстуком.
Симпатичный комсомолец не уходил, дожидался, когда подопечный найдет себе место. Айша заметила, что все девочки в поле видимости приосанились. На новенького никто и не смотрел, его затмил провожатый. Тамарка Каримова, сидевшая за первой партой, даже подперла кулаком подбородок, разглядывая парня. Он явно был не из их школы.
– Извините еще раз, – обратился он к учительнице. – А можно Ольгу Исаеву на пару минут?
Учительница разрешила. Казалось, она сама попала под его обаяние. Он действительно выглядел так, что хотелось с ним хоть в коридор, хоть в комсомол, хоть в космос. Просто побыть рядом. Улыбчивый, подтянутый, такой, каким