Я чувствую, что Соня… что она ничего ко мне не испытывает. Неудивительно. Между нами была одна-единственная ночь. И не по её воле.
Что делать, я не знаю. Будь девушка обычной, всё было бы просто. Ухаживания, дорогие подарки… Но в нашей ситуации в принципе нет ничего обычного.
У меня есть только слабая надежда на то, что я постепенно смогу вызвать в ней… ну, хотя бы симпатию ко мне.
– Ты имеешь полное право быть рядом со своими детьми, – после долгой паузы Соня пожимает плечами. – Я и не собиралась препятствовать. Хочешь договориться о каком-то графике или…
– Я имел в виду всех вас. Всех троих, – говорю веско.
– Ну… ладно, – она выглядит немного растерянной, даже смущённой, и это странным образом даёт мне надежду, что ещё не всё потеряно.
– И ещё кое-что… Сонь, я слабо себе представляю, как проходит беременность. Особенно, когда детей двое. Но в одном я уверен, это наверняка тяжело во всех смыслах, и физически, и морально. Я прав? – смотрю на неё, и девушка кивает.
Делаю глубокий вдох. Попытка не пытка.
– Я хотел бы предложить вам… переехать. Со мной. В смысле, в мой дом, – тороплюсь закрепиться на «отвоёванных позициях», потому что Соня молчит, не отказывается сразу. – Детям будет удобно. Там большой сад, закрытая территория. Сам дом просторный… Можно организовать отдельную большую детскую и спальню для двойняшек, и для тебя свою комнату, или ты можешь быть с детьми, как захочешь сама. Не переживай насчёт врачей, мы всегда сможем ездить на все нужные приёмы.
– Я… не могу так сразу ответить, – она теребит нижнюю губу, и меня на какое-то мгновение вдруг пронзает просто сумасшедшим желанием.
Сжимаю челюсть покрепче. Мне совершенно точно предстоит долгий целибат. Никто, кроме Сони, мне не нужен. Так что…
– Я не настаиваю на немедленном ответе, но всё же прошу, Сонь, подумай, пожалуйста.
Глава 30
Глеб
– Я… подумаю, – Соня кивает, слегка улыбается, и я стараюсь сдержать облегчённый выдох.
– Спасибо тебе за сегодняшний вечер, – поднимаюсь из-за стола, иду к коридору.
Мне дико не хочется уходить, но… пора. Остаться она предлагать не будет, совершенно точно, а детям уже наверняка пора спать.
– Глеб…
– Да? – разворачиваюсь в безумной надежде.
– Я… рада, что мы поговорили, – Соня осторожно протягивает руку, касается моего плеча, но тут же убирает. – Хорошо, что ты теперь знаешь… всё. Прости, я, наверное, должна была сделать это раньше.
От её извинений в груди тянет и болит так, словно сердце пытаются наружу вытащить.
– Жизнь могла повернуться совсем по-другому, если бы я решилась, – голос у неё еле слышный, но каждое слово – как ещё один поворот ножа в теле.
Да, всё могло бы быть иначе. Но…
– Соня, сейчас ведь ещё не поздно? – осознаю, что не могу держать ровные интонации, тон умоляющий, но кому какая разница. – У нас ещё… жизнь впереди. У наших детей ещё всё впереди!
– Спокойной ночи, Глеб, – Соня кивает, принуждённо улыбается.
Покачиваясь, с трудом спускаюсь на непослушных ногах на первый этаж. На улице уже густые сумерки, но здесь горят фонари, разгоняя ночную мглу. О, соседка так и сидит на лавочке до сих пор. Воздухом дышит перед сном?
– Что, ирод, оставил девочку? – слышу непримиримое и невольно усмехаюсь.
В моём детстве тоже были такие бабульки-соседки.
– Добрый вечер, Ираида Степановна, – здороваюсь, вспомнив, как Соня называла женщину.
Та только хмыкает. А на меня вдруг находит.
– Ираида Степановна, – подхожу к лавочке и сажусь рядом, старушка смотрит на меня подозрительно. – Вот здесь мой номер телефона, – протягиваю ей визитку. – Я вас очень прошу… вы всех тут знаете! Пожалуйста, если вдруг… если что-то случится. Или если вы заметите, что Соне тяжело. Позвоните мне!
– А что, сам уже лыжи навострил? – насмешливо говорит женщина, не торопясь брать карточку. – Ненадолго тебя хватило!
– Я не уеду, пока Соня… пока она с детьми здесь, – качаю головой. – Но… не могу быть рядом круглые сутки. Соня же и не позволит. Вы ведь её знаете. Она гордая! Никогда о помощи не попросит!
– Есть такое дело, – голос соседки немного смягчается.
– Ну вот, а вы видите и замечаете значительно больше, чем все остальные, – киваю ей. – Я просто хочу помочь, чем могу.
– Ладно уж, – ворчливо, но уже без прежних сердитых интонаций отвечает мне Ираида Степановна, забирает визитку. – Но ты смотри, – грозит мне узловатым сухим пальцем, – девочка и без тебя настрадалась! Попробуй только сделать ей чего плохое…
– Ни за что, – качаю головой, поднимаюсь. – Спасибо вам.
– Иди уж, – она машет на меня рукой.
Уже на подъезде к отелю у меня вибрирует телефон. Начальник СБ, быстро же он. Отвечаю на звонок по громкой связи.
– Глеб Евгеньевич, – рапортует мужчина, и я слышу напряжённость в его голосе, – помню, что вы мне сутки дали, но кое-что предварительно уже есть. Даже не кое-что, а конкретно так информации. Вы приедете?
– Я не поеду сейчас в столицу, Матвей, – качаю головой.
Нет уж. Я уже оставлял Соню… несколько раз. Сейчас – нет. Только вместе с ней и детьми, если она согласится на переезд.
– Что там такое? – уточняю, паркуясь возле отеля.
– Полный комплект, – вздыхает эсбэшник, – воровство, подставы, поборы с персонала типа ежедневного процента от чаевых, и это только верхушка. Есть подозрения у меня очень нехорошие, хреново пахнет вся эта куча.
Я на секунду закрываю глаза, сжимаю руль так, что побелели костяшки пальцев. Вот и ответ, почему меня всё это время не отпускало ощущение вони, хотя на бумаге отель выглядел чистенько.
– Конкретнее, – говорю глухо. – Не «куча», а по пунктам. Что удалось раскопать?
Матвей сухо кашляет – я почти вижу, как он разворачивает у себя на столе папки.
– Начнём с чаевых, – голос становится жёстче, профессиональнее. – Роман организовал свой личный «налог» на персонал. Официанты, горничные, консьержи – все, кто имел дело с наличкой. Каждый вечер люди должны были сдавать ему процент от полученных чаевых, минимум тридцать процентов. Официально это нигде не фиксировалось, естественно.
Я представляю, как мои сотрудники после смены стоят в его кабинете или у служебного входа с конвертами в руках. Злость подступает к горлу металлическим вкусом.
– Доказательства? – отрезаю. – Не рассказы обиженных.
– Есть записи с внутренней камеры, которую я поставил у него в кабинете, как вы и сказали, – продолжает Матвей. – Там несколько сцен, но одна… показательная. Гость оставил официантке пятнадцать тысяч за банкет. Девочка выходит из зала, сияет, а через десять минут сидит у Романа напротив, рыдает. Он ей спокойно так говорит: «ты же понимаешь, это не только твоя заслуга, кухня работала, бар, администратор, я вот лично договаривался…» – и забирает у неё конверт. Оставляет три тысячи, остальное кладёт в сейф.
У меня перед глазами всплывает Соня в форме. Как она смеётся детям, как вытирает столы, как считает каждую копейку на лекарства для матери. Если бы она тогда не сбежала, стояла бы сейчас в том же кабинете с этим грёбаным конвертом в руках?
– Дальше, – выдавливаю.
– Подставы, – Матвей не делает пауз, словно понимает, что лучше не давать мне времени остыть. – Несколько «жалоб» от клиентов, которые всплывали в нужный момент. Формально – гость недоволен сервисом, просит компенсацию, штрафуем сотрудника, удерживаем из зарплаты. По факту – гостям компенсировали всё за счёт отеля, а «штрафы» шли чётко мимо кассы.
– Доказали? – я чувствую, как каждый вопрос звучит резче предыдущего.
– По паре историй да, – отвечает Матвей. – Я нашёл переписку Романа с одним из постоянных клиентов. Там прямым текстом: «Оформим как жалобу, я тебе сделаю бесплатный апгрейд, а остальное мы с тобой решим». Плюс показания сотрудников. Один консьерж уже написал объяснительную: признаётся, что по указанию Романа оформлял липовые жалобы и сам лично относил «штрафы» в его кабинет.