На первом этапе установления отношений формальной зависимости казахов по отношению к России с казахами обсуждали условия обеспечения безопасности торговых караванов, включая размер оплаты за услуги. По данным А. Быкова, первоначально казахи брали за охрану караванов 1% от стоимости товаров, в 1789 году до 5%, а в 1824 году до четверти [107]. В последующем, по мере включения казахских племён в состав России, необходимость договариваться с ними постепенно отпадала. Естественно, что для государства нет смысла договариваться со своими собственными подданными и к тому же устанавливать внутри страны лишние барьеры для торговли с иностранными государствами.
В целом формирование зависимости казахов от России в тот исторический момент, скорее всего, было неизбежным. В первую очередь потому, что общая казахская государственность была значительно ослаблена. Это произошло не только в связи с поражениями от джунгар в 1720-х годах. Со стратегической точки зрения важной причиной было общее падение экономического значения региона Центральной Азии, как центра континентальной торговли между Китаем и Европой, которое произошло вследствие проигранной конкуренции с морскими путями. С тактической точки зрения имело значение разорение Средней Азии в процессе падения государства Аштарханидов и начало междоусобной борьбы между узбекскими племенами, в которой активное участие приняли и отдельные казахские племена. В результате для казахской государственности был потерян рынок сбыта и источник земледельческой и ремесленной продукции.
Важным фактором стало усиление российской государственности вследствие реформ Петра I, в ходе которых Россия перешла от архаичной модели государственного устройства к централизованной бюрократической империи. Одним из следствий этого стало то, что Россия приобрела значение для казахов в качестве рынка сбыта и источника соответствующих товаров. Кроме того, Россия могла предоставить ресурсы для лояльных ей подданных, как это происходило с волжскими калмыками.
В том числе Россия могла предоставить поддержку в виде оружия и даже воинских подразделений в случае возникновения угроз. Такая поддержка предоставлялась опять же калмыкам. И, наконец, Россия была заинтересована в торговле с Азией, что обеспечивало казахам доходы от предоставления услуг по обеспечению безопасности транзита. При сохранении фактической самостоятельности все эти обстоятельства выглядели вполне приемлемо. Но, конечно, всё это было справедливо только для начального периода взаимодействия казахов и Российской империи.
В целом же продвижение земледельческих империй России и Китая вглубь степей было лишь вопросом времени. Хотя в первой половине XVIII века Джунгарское ханство на востоке всё ещё представляло угрозу для империи Цин и вело с ней войну за контроль над Монголией, а Крымское ханство пока было в состоянии вести борьбу с Россией, но время кочевых империй всё же уже заканчивалось. В этом смысле Казахское ханство, как и Джунгарское и Крымское ханства, оказывалось между Российской империей и маньчжурской империей Цин.
Но при этом в отличие от Джунгарского и Крымского ханств Казахское ханство не участвовало в длительной борьбе против этих могущественных земледельческих империй. В этой борьбе оба ханства пали, от них остались только осколки былого могущества. Казахские племена оказались более гибкими и в конечном итоге смогли адаптироваться к новым условиям. Очень образно по этому поводу выразился Джин Нода: «Казахские ханства выживали в Центральной Евразии дольше, чем многие другие подобные номадические сообщества, взлёт и падение которых видел этот регион» [108]. Собственно, обращение Абулхаира к России с просьбой о подданстве как раз можно отнести к стратегии выживания.
Однако это справедливо не в контексте выживания всего народа от угрозы уничтожения со стороны джунгар, как это часто представлялось в истории Казахстана в советские времена. Скорее можно говорить о стратегии выживания отдельных субъектов, на которые к 1730 году уже распалось Казахское ханство. Среди таких субъектов как раз и был Абулхаир и лидеры близких к нему казахских племён. Обращение Абулхаира с просьбой о подданстве открыло новые возможности не только для России в её степной политике на востоке. Оно также открыло новые возможности для многочисленных субъектов казахской политики. По открытой Абулхаиром дороге последовали многие другие, включая даже хана Жолбарса. Он правил в Ташкенте, который был присоединён к России только в 1865 году. Его российское подданство было ещё более условным, чем у Абулхаира, оно тем более не имело никакого реального значения.
Хотя хан Абулхаир был первым и, собственно, отношение к его личности в истории тесно связано с этим событием. Понятно, что среди историков отношение к хану Абулхаиру напрямую зависит от их предпочтений и доминирующей идеологии. В советский период главным мотивом действий Абулхаира считалось стремление получить поддержку России в борьбе против джунгар. В частности, Владимир Моисеев считал, что казахский хан намеревался вернуть с российской помощью остававшиеся под контролем джунгар земли в Семиречье [109].
В опубликованной в 1943 году истории Казахстана указывалось, что Абулхаир, с одной стороны, хотел таким образом прекратить нападения на казахов российских подданных башкир и калмыков и сберечь тем самым силы для борьбы с джунгарами. С другой стороны, он хотел с помощью России укрепить авторитет среди казахов ханской власти [110]. В то же время, сразу после получения независимости отношение к Абулхаиру несколько поменялось. В первой опубликованной работе по истории Казахстана 1993 года акцент делается на «корыстных интересах Абулхаира в борьбе за единоличную власть» [111]. В дальнейшем такая тенденция усиливается.
Очень чётко суть противоречий в оценке личности Абулхаир-хана выразил Радик Темиргалиев: «Очевидная предвзятость многих современных историков к хану Абулхаиру вызвана одним-единственным эпизодом его биографии — общеизвестной инициативой по присоединению Казахстана к России» [112]. Ирина Ерофеева в своей работе, вышедшей в 1999 году, весьма позитивной по отношению к Абулхаиру, выдвинула компромиссный вариант. Она обосновывала его решение принять подданство России идеей заинтересовать российское правительство выполнением необходимых результатов в том числе и для казахского общества — обеспечение безопасности, и лично для хана — усиление его власти [113].
Турсун Султанов в изданной в России в 1996 году книге «Россия, запад и мусульманский Восток в колониальную эпоху» в главе, посвящённой Казахстану написал, что «понятие «подданства», которое в послании Абулхаира выражено словосочетанием «находиться под высочайшим повелением трактовалось по-разному в Петербурге и Казахских степях… большинство придерживалось мнения, что подданство, коль оно добровольное, может быть прервано в одностороннем порядке в любой угодный им, казахам, момент… для него (Абулхаира. — Прим. авт.) вступление казахов в русское подданство вовсе не означало присоединения Казахстана к России… Во всяком случае с принятием чужого подданства он не связывал утраты государственной