Собственно, тонкость исторического момента с первым обращением к России о принятии в подданство во многом связана с личностью Абулхаира. Он был наиболее заметной фигурой в казахской степи. Абулхаир не просто участвовал в многочисленных войнах начала XVIII века, которые вели казахи. Он возглавлял казахские войска в битве с джунгарами на реке Аягуз в 1716 году, командовал походом на русские земли в 1718 году, тогда он дошёл до Казанской губернии, руководил военными действиями против волжских калмыков. И, в конце концов, он был одним из лидеров казахского войска в решающих битвах против джунгар в Буланты и в Аныракае в 1729 году.
Для своего времени он был известной, практически легендарной личностью. Естественно, что именно имя Абулхаира было одним из аргументов для российских властей в 1731 году. Пусть сам казахский хан и его современники скорее расценивали свои отношения с Россией как временный тактический ход. Но для последующих поколений историков, особенно в советские времена, первое обращение за подданством такого известного политика стало серьёзным аргументом легализации начатого им процесса присоединения к России. Тем более если лидер такого масштаба просит подданства, то отсюда можно сделать вывод, что ситуация была на самом деле критической, если не было другого выхода.
Но, как было показано выше, к 1730 году ситуация не была настолько уж отчаянной. Сложной она была с точки зрения организации казахских ханств и отдельных племенных владений. Из-за невозможности координации усилий многочисленные казахские владения не смогли даже воспользоваться удобной ситуацией в начале 1730-х годов, когда джунгары были заняты войной с империей Цин и несли тяжёлые поражения на восточном фронте в Халха-Монголии. Выше указывалось, что в это время происходили столкновения с джунгарами, но в них участвовали только отдельные казахские племена, соседние с джунгарскими кочевьями.
Характерно, что не происходит никаких попыток объединить усилия ханов, султанов, биев, племён для реализации общих задач против тех же джунгар. В упомянутой выше докладной записке Кириллова императрице Анне Иоанновне очень чётко было отражено положение дел относительно войны с джунгарами. «И могли бы тех калмыков одолеть, ежели б обще согласились, а у них один хан с войною идёт, а другой оставляет и так своё владение у калмык теряют» [115]. Можно, конечно, говорить о том, что Абулхаир искал поддержку России, чтобы затем сокрушить джунгар и вернуть Семиречье. Но, скорее всего, Абулхаир хотел с помощью России укрепить свою власть и иметь собственное крепкое владение недалеко от её границ. Фактически он хотел создать политический инструмент для последующего применения в том направлении, которое отвечало его интересам. Очевидно, что направление могло быть любым, это могли быть и джунгары, и конкуренты на власть внутри казахских степей. Мы об этом никогда не узнаем, потому что Абулхаиру не удалось даже с российской поддержкой создать крепкое владение, способное доминировать хотя бы в западной части Казахского ханства.
Но здесь стоит согласиться, что в конкретных условиях начала 1730-х годов обращение тех или иных представителей казахских племён за подданством к России было практически неизбежным. Если бы это не был Абулхаир, это мог бы сделать Самеке, или султан Батыр или любые другие ханы, султаны и старшины племён. Единая государственность уже была потеряна, а оставшиеся осколки искали покровительства сильного внешнего патрона. И то обстоятельство, что они, с одной стороны, не придавали новым обязательствам серьёзного значения, а с другой — рассматривали их как временные, не меняет сути происходящих процессов. Доминирование России с запада, а Китая с востока становилось суровой реальностью для кочевников Евразии.
Но можно сделать главный вывод. Инициатива о присоединении в 1730 году исходила с казахской стороны, безотносительно тех мотивов, которые были у тех ханов и султанов, кто обращался с просьбой о подданстве. Для Российской империи, которая только готовилась к переходу к активной политике в степном направлении, данное обращение в целом было достаточно неожиданным. Её главный приоритет был связан с Причерноморьем и Северным Кавказом, восточное направление ещё не имело стратегического значения. Но обращение о подданстве открывало новые возможности, поэтому было использовано в том виде, в котором оно было возможно. То есть без выплаты ясака и без реального контроля ситуации.
Из всех исторических оценок относительно факта присоединения стоит выделить суждение Михаила Вяткина, выраженное в «Очерках по истории Казахской ССР», изданных в 1943 году. «Если не правы историки великодержавного направления, говорившие о добровольном подданстве казахского народа, то неверно и противоположное мнение, исходившее из лагеря местных буржуазных националистов, которое сводилось к тому, что принятие казахами русского подданства явилось результатом завоевания; мы видели выше, что начальным моментом этого подданства было совсем не завоевание, а союз местной знати «чёрной» и «белой» кости с царским правительством, вопреки воле народных масс» [116]. Конечно, стоит сделать поправку на время, когда была написана эта книга, отсюда «великодержавное направление», «буржуазные националисты», «воля народных масс».
Но по своей сути в самом начале процесса присоединения это было ещё не вхождение Казахстана в Российскую империю, а именно союз России с группой казахских ханов и султанов, в котором каждая из сторон преследовала свои цели. Затем ситуация изменилась.
Глава 4. Казахские ханства: от 1731 года до разгрома джунгар
Ситуация с принесением присяги на верность Российской империи ханом Абулхаиром наглядно продемонстрировала, что обе стороны были к этому не готовы и выдавали желаемое за действительное. Российский представитель Тевкелев только по приезду в ставку узнал о том, что Абулхаир скрыл то обстоятельство, что он, по сути, представляет исключительно себя, что даже многие лидеры лояльных хану родов оказались не в курсе цели визита Тевкелева в ставку хана. Естественно, что не могло быть и речи о том, что Абулхаир представлял интересы других известных в это время казахских ханов — Самеке из Среднего жуза, Жолбарса из Ташкента, Кучука из Сайрама. Если у некоторых из них и были планы относительно России, как, к примеру, у Самеке, то они не были связаны с планами Абулхаира.
Помимо того факта, что для российского представителя это явно была неожиданная ситуация, интересно также и то, что она демонстрирует уровень информационной осведомлённости российских властей того времени